Вот смотрите, мы совершенно не симметричны с Украиной. Это не два государства национальных, которые между собой сражаются. Это целое и часть. И когда часть восстает на целое, получается абсурд. Как если бы рука восстала на все остальное тело, на мозг, и не хочет слушать ни другую руку, ни считаться с другими органами. Но ведь все равно это твоя рука. Ты возмущен: что же такое, рука, ты меня не слушаешь, почему ты делаешь какие-то безобразные жесты? Да что с тобой не так? И тем не менее это твоя рука, ты не можешь ей сказать: проклятая рука, я тебя отрублю, ты совсем не слушаешь головной мозг! Да, именно это иногда и хочется сделать, но ты понимаешь, что ты сам тогда станешь калекой, и она умрет, и ты без этой важной части не будешь больше самим собой. Поэтому мы,русские, не стоим на том же уровне с украинцами. Мы целое, они часть. Точнее, мы с ними одно целое.
Вот поэтому украинцы нас ненавидят, а мы их нет. Понимаете? Потому что это наша часть. А мы – их часть в каком-то смысле. Мы единый организм. Но разве можно говорить, кому что здесь принадлежит…
Несмотря на тот страшный разрыв, конфликт, на войну между нами, на то безумие, которое охватило часть нашего народа, все равно русский человек, даже самый-самый патриотичный, не может, по большому счету, пережить как должное, как правильное, когда мы убиваем украинцев, даже когда побеждаем их: все равно ведь убиваем. Да, это победа, но это и победа в том числе и над нами самими. Это победа не над другим, это победа над собой, над своей частью, которая пошла в каком-то неверном направлении, сбилась с пути, оказалась в состоянии тяжелейшей одержимости.
Когда смотришь на человека, например, в психиатрической клинике, или бесноватого,одержимого на отчитке, видишь, как он ругается, вопит, орет, как тебе угрожает, как хочет тебя убить, как проклинает Бога и все человеческое, как готов метнуться к алтарю, чтобы все разнести, или задушить санитара…И в какой-то момент мы действительно начинаем раздражаться, возмущаться: почему это не остановится, почему это происходит в храме, в больнице, почему не принесут уколы… И тем не менее, если мы люди, если у нас есть душа, мы понимаем, как трудно сейчас этому человеку, как он страдает, как та сила, тот легион, который в него вошел, его мучает. Помните сюжет из Евангелия про страну Гадаринскую, когда Христос исцелил бесноватого, а из него вышел легион бесов? И вселился в свиней, и свиньи попадали в пропасть?
Там есть пронзительное описание – после всего этого, когда пришли люди смотреть, что происходит, почему свиньи взбесились, одержимый, из которого вышел легион бесов, сидел тихо-тихо, смиренно, обескураженно, жалобно, и был бесконечно счастлив, что все это кончилось. Но ведь этот тихий и добрый человек был в нем и тогда, когда он ругался, проклинал, требовал, чтобы его отвязали, грыз свою цепь, на которую посадили близкие, и если бы он освободился, то бросился бы и поубивал бы, и искусал, и изрезал.
И поэтому то состояние, в котором бесноватый находился после исцеления, освобождения Христом, нормальный человек должен видеть всегда — и в буйном, и в одержимом. Он должен сквозь одержимость злыми духами видеть этого тихого, ничего не понимающего исцеленного безумца.
Мы, русские, видим это в украинцах. Мы не можем избавиться от этого образа. Внезапно исцеленный безумец, не понимающий, что с ним произошло, как он оказался цепи, как стал одержимым легионом демонов. Легион когда-то уйдет, и одержимый снова станет самим собой. Поэтому я и не ненавижу украинцев.
Постепенно мы стали освобождаться от монголов, и когда Орда закачалась и стала рассыпаться, мы стали ее наследниками. Таким образом, несмотря на монгольские завоевания у нас сохранились не только Великий Княжеский престол и русская православная элита, но мы еще вернули себе суверенитет и стали постепенно у Запада отвоевать наши русские исконные киевские земли. Старые Земли.
Мы принялись отвоевывать у Османской Империи земли и освобождать украинцев от поляков и австрийцев. Это шло веками. Мы что-то отвоевывали, что-то выкупили (как Киев).
Малороссийские казаки, которые поднялись на шляхту, выбирали между нами, польским королем и Османской империей. В какой-то определенный момент Хмельницкий выбрал нас. Но это же гуляйполе: сегодня выбрали нас, завтра – не нас, сегодня – Русского Царя, завтра – польского, шведского, турецкого султана, то немцев, то НАТО. Вчера Хмельницкий, сегодня Мазепа, потом Махно, Петлюра, Бандера…Такое непостоянное ветреное образование имеет право на существование, но это не государство, а что-то еще. Это – народ, специфически сформировавшийся на фронтире нашей Империи, между нашей Великоросской Империей и Западной Европой.
Сформировалась у этого фронтира и идентичность.
Украина – это и есть фронтир. Само слово "Украина", название "Украина" означает "край чего-то". Край – это всегда то, где что-то кончается и что-то начинается. Поэтому, если для нас Украина – это окраина Русского мира, то для Европы – это окраина самой Европы.