ПОГОВОРИМ ОБ УКРАИНЕ ОТКРОВЕННО

А, разве вы не изучали

 

Так, что Андропов был не одинок, все начиная с Ленина так говорили, он не мог отойти от генеральной линии установленной партией.

 

Конечно, царская Россия, на ее глиняных ногах, не устояла бы перед такими военными испытаниями

 

И как показала история - они были правы

 

Тюрьма народов

Откуда эти слова (описание):
Выражение это, характеризующее царскую Россию с ее политикой угнетения нерусских народностей, восходит, по-видимому, к высказываниям Адольфа де Кюстина (1790 — 1857), французского писателя и путешественника. В книге «La Russie en 1839», Paris, 1843

 

Кюстин писал: «Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора» («La Russie en 1839», 11; русское издание — Маркиз де Кюстин, Николаевская Россия, М. 1930, с. 138).

 

ИМХО здесь про слабость, непрочность росии - это всегда было (бездарные Крымская, Русско-Японская войны, большие потери во 2 мировой, Афганистан и т.д. и т.п.)

 

Боевые действия вели только Англия и Франция, а не половина Европы,

 

поражение росии они конешно нанесли, но больших успехов не достигли

 

- сдаться царя заставили опасения нового крестьянского восстания, то есть внутренняя слабость.

 

Возможно, но русских изгнали, и уйти заставила опять же внутренняя слабость СССР

 

Но и наших войск в Афгане было меньше в разы, и местного населения...

 

Единственное, чем мы можем по-настоящему похвастаться, ЕМНИП, это тем, что Наджибулла продержался заметно дольше южновьетнамского режима.

 

Так што ИМХО история подтвердила правоту Дидро.

 

Военные дейсвия были не очень масштабны

 

армия разгромлена не была, ну взяли союзники один город (Севастополь),

 

вглубь страны пойти и не пытались

 

И в Афганистане не было военного поражения - отказ от первоначальных намерений вследствии слабости

 

Но как быть теперь, после Черной речки, после падения Севастополя? Продолжать войну было возможно, жизненные центры России не были затронуты, никаких симптомов упадка духа, растерянности, малодушия в армии не наблюдалось. Но было ясно, что хотя физическая возможность продолжать войну еще имеется, однако на победу надежд уже никаких нет и, главное, нельзя вполне ручаться за настроение в тылу. Крепостная масса была и оставалась уже не совсем 'спящим' вулканом. Многие, очень многие на верхах переживали этой зимой 1855/56 г. настроения Александры Осиповны Смирновой, которая растерянно металась и либеральничала в переписке с Иваном Аксаковым, когда думала, что война будет продолжаться, - и мигом оборвала с ним отношения, как только разнеслись слухи, что Наполеон III согласен на мир и что царь завел с ним какие-то сношения. По крайней мере Иван Аксаков очень язвительно ответил ей на письмо, в котором Смирнова ни с того ни с сего грубо написала ему, что ничего общего между нею и им в убеждениях нет и не было; Аксаков иронически объяснил, что он вполне понимает внезапную перемену в своей корреспондентке, которую, очевидно, приободрили слухи о мире. Царское окружение, подобно Смирновой, имело основания беспокоиться - продолжение войны могло стать началом бурного крестьянского движения.

 

Укрепления Северной стороны были расположены так неумело и нелепо, что окрестные возвышенности господствовали над некоторыми из них, сводя тем самым их значение к нулю. Орудий, предназначенных защищать Северную сторону, было всего 198, причем сколько-нибудь крупных было очень мало. Распределение артиллерийских средств в Севастополе было сделано вообще нецелесообразно; достаточно сказать, что на Малаховом кургане, центре позиции, ключе к Севастополю, в тот момент, когда Корнилов, Нахимов, Истомин и Тотлебен взяли в свои руки дело спасения города, находилось всего пять орудий; все пять - среднего калибра (18-фунтовые). Мало того: башня, на которой эти пять пушек стояли, не была защищена, так как 'гласис, долженствовавший защищать стены башни, и вообще земляные работы около нее еще не начинались'.