Дмитрий Кузовкин: Интервью с интеллигентным человеком из Тарту

Дмитрий, как Вы оказались в Тарту?

Ещё в начале 1980-х, учась на журфаке МГУ, ездил к сестре-филологине в Тарту, тогда же впервые услышал лекции Юрия Михайловича Лотмана. По старой университетской традиции лекции могли посещать и городские обыватели, и тартуские гости. Мне здесь многое показалось необычным: и разбросанность университета среди старинного города, и отношение профессуры к студентам как к коллегам, и сама жизнь студентов как горожан и горожан как "университетских" людей. Позже узнал название возникшему тогда ощущению – Tartu vaim - тартуский дух. И когда перед моим дипломом сестра сообщила об учреждении в Тарту газеты на русском языке, подумал: у меня есть шанс погрузиться в эту атмосферу. Редактору новой газеты я показался кадром проверенным: человек из Москвы! Распределение моё состоялось без проблем.
А как тогда расценили Ваше появление эстонские журналисты?
Тогда я о таких проблемах даже не задумывался... Но удивительно, как скоро лотмановские лекции по истории русской литературы начала XIX века и ночные посиделки с разговорами о современной прозе или зарубежном кино вычистили во мне большинство идеологических схем, старательно уложенных за более чем 15 лет пребывания в школе и МГУ. В этом мне также помог старомодный петербургский стиль общения тогдашних университетских преподавателей. Так, профессор Лариса Ильинична Вольперт, работавшая раннее у вас в Псковском пединституте, вела беседу таким образом, что давала возможность неофиту свободно думать, а не подбирать "умные" слова в ответ. Наверное, поэтому в начавшейся вскоре "поющей революции" и московской перестройке у меня никаких сомнений не было – вместе с местной русской интеллигенцией примкнул к этому движению. До сих пор считаю те годы лучшими в своей жизни.
Почему?
Несмотря на бурление вокруг внутри себя ощущал покой. Мир и поступки людей стали более органично соответствовать моим представлениям о жизни, кроме того, я тогда женился и стал отцом. Было потрясающее единение людей, мы абсолютно друг друга понимали, действуя под лозунгом "За вашу и нашу свободу!" В русской секции Народного фронта в поддержку перестройки стали выпускать газету "Тартуский курьер" – "дочку" эстонской "Tartu Postipoiss". На собраниях Народного фронта и в редакции на равных могли дискутировать академик-химик Виктор Пальм, недоучившийся студент юрфака радикал Рейн Кильк (в скором будущем один из пионеров эстонского бизнеса) и уборщица с мясокомбината Валентина Мухаммадеева, позже закончившая тот юрфак, она работает сегодня стряпчим по гражданским делам. Казалось, что местный безболезненный опыт перемен можно перенести и на мою Москву, и на всю Россию. Но, когда Народный фронт победил, начались разногласия и между эстонцами, и в нашей русской среде. Мне, как редактору газеты, мои русские коллеги предъявляли обвинения одновременно и в излишней "проэстонскости", и в неуместной "пророссийскости".
Объясните этот феномен: когда начиналась в Эстонии борьба за демократические свободы, русские и эстонцы хорошо понимали друг друга и вместе отстаивали свои политические интересы. А когда свобода была получена, русских стали не только презирать, но и притеснять. Вас использовали?
Нет, не так. У нас был общий враг, а когда объединяться "против чего" не стало, а "за что" – на это у нас были разные взгляды и представления. Сыграл свою роль и неизбывный с 1940-х годов страх перед восточным соседом в стремлении отгородиться, создать мононациональное государство. Ещё недавно казалось, что та первая резкая реакция ушла в прошлое, но усилиями недавно пришедших к власти политиков местное общественное сознание удалось вернуть к тому первоначальному состоянию.
В чём это выразилось?
В сложнейшем интеграционном процессе, начатом местной интеллигенцией в конце 1980-х без всякого участия чиновников, нынешние власти окончательно свели на нет всё, что невозможно было взять под свой контроль. Но решать сложнейший комплекс интеграционных проблем можно только снизу – совместными творческими усилиями "интеграторов" и самих "интегрируемых". Участие властей в этом деле заключается только в помощи. Любое иное вмешательство – от лукавого, то есть ищи здесь или политическую корысть или чисто меркантильный интерес, или – и то, и другое. Сегодняшняя ситуация осложнилась ещё и необходимостью интеграции в том числе и самих эстонцев в европейское сообщество. И эти новые проблемы тоже, порой, решаются схожим образом: финансовые скандалы в правящей коалиции тому подтверждение. Удивительно, как 20-летние усилия всего гражданского общества группка политиков разрушила в течение нескольких месяцев. Русские районы начали пестреть забавными портретами счастливых людей с высунутыми языками в рабочих спецовках, сопровождавшихся слоганом: "Язык прокормит!" Молодёжи давали понять, что русские интересны Эстонии только для выполнения "простых" работ, не требующих глубокого образования. И, действительно, преподавание на русском языке стало восприниматься госчиновниками как рецидив советской эпохи, который терпим только на время переходного периода.
Как ощущают себя Ваши дети?
Административный нажим, заставляющий "интегрироваться" в эстонское общество с эстонским образованием, с эстонским образом мышления – вызывает протест у значительной части интеллигенции, потому что расценивается, как требование перестать быть человеком русской культуры. Я, например, не хочу, чтобы мои дети стали "почти эстонцами". Мне кажется, что я был бы менее интересен и себе, и своим друзьям – тем же эстонцам – если был бы не русским, а кем-то с менталитетом, похожим на их собственный. Мои дети – люди русской культуры, но при этом старшему ничто не помешало в русской школе выучить эстонский. Причём на таком уровне, что, будучи ещё в выпускном классе, читал в течение 40 минут группе эстонских студентов что-то типа лекции о принципах работы компьютерной программы на их родном языке. Сейчас сам учится в Тартуском университете на математике, сдал уже первую сессию. К Ване приходят его дворовые друзья – дети наших соседей-эстонцев, с которыми у него, как у всех в его возрасте, есть дела поважнее проблем интеграции. Насчёт младшего ничего сказать не могу, но тенденция к сведению на нет русского образования, а также закрытие в городе двух из четырёх русских школ и нескольких детсадов меня удручает.

Наверное если русским чего-то не нравится в Эстонии, то самое время отправить своих детей учиться в Россию?
Типичная постановка вопроса для нас, живущих в "проблематичных" государствах. Почему, если человеку что-то не нравится в той стране, в которой он живёт, то должен уехать он, а не государству проявить интерес к его проблемам? А куда ехать эстонцам, которым здесь что-то не нравится?.. Но многие так и поступают: нескольких ровесников Ильи родители отправили учиться, правда, не в Россию, а на Запад. Мне это кажется не совсем правильным: в процессе получения базового образования главное – активизация ассоциативного мышления. А это возможно только на том языке, на котором думаешь. То есть, надо владеть вторым языком на таком уровне, чтобы не переводить в уме сказанное, а осмысливать услышанное дальше, "не тормозя". Да, я бы хотел, чтобы Илья учился в Москве, но отправлять его туда одного побаиваюсь – это сегодня далеко не Европа и даже не Эстония. К тому же, возросшая угроза попасть в то, во что превратилась российская армия, делает тамошнее образование ещё менее привлекательным. В отношении среднего и младшего неопределённостей больше. Если стратегия перевода на эстонский язык не изменится или мы не найдём альтернативы этим тенденциям, то вопрос об эмиграции станет для нас актуальнее.
Ваша жена, Татьяна Кузовкина, талантливый филолог, выпускница Тартуского университета, недавно родила Вам третьего сына, параллельно защищая докторскую диссертацию по Фаддею Булгарину?
Таню профессор Лотман отметил ещё на втором курсе, сославшись в лекции на её первое научное выступление, но докторскую она защитила только прошлым летом. Действительно, её предзащита проходила на последних днях беременности, книга сдана в печать за день до родов, а защита состоялась, когда Лёшке исполнился месяц. Подруге пришлось три часа катать малыша по университетскому парку, дожидаясь конца заседания. Остроту ситуации добавила пропажа вместе с псковским автобусом завкафедрой русской литературы Псковского университета профессора Натальи Леонидовны Вершининой – главного Таниного оппонента.
Вы приехали в Эстонию из Москвы, здесь женились, у Вас родились три сына. Вы считаете Эстонию Вашей страной? Разве у Вас есть право быть таким же полноценным гражданином Эстонии, как сами эстонцы?
Я не могу назвать Эстонию своей страной, но любимой – да. Цели остаться мы не ставили, но, слава Богу, что всё сложилось так, как сложилось. Пока Таня оканчивала университет, мы со студентами, выпускниками и преподавателями университета принялись издавать газету-альманах "Alma Mater", полностью посвящённую литературным, культурологическим и более частным университетским делам. Чтобы заниматься газетой всерьёз, надо было искать какой-нибудь заработок, что в Тарту было проблематично. В то время на вопросы взрослых трёхлетний Илюха отвечал: "Мой папа работает дворником: он всё время печатает на машинке". Газету быстро заметили и здесь, и в Москве, цитировали, перепечатывали в сборниках и в зарубежной периодике, публиковали обзоры наших номеров. Уже к третьему номеру от имени "дядюшки" Сороса нам выделили компьютерную технику. Когда Таня защитилась, на акте вручения диплома нас ждал "сюрприз": профессор предложил ей работу его личным научным секретарём и место в лаборатории семиотики.
Серьёзное начало филологической карьеры!
Конечно, работать непосредственно с Лотманом – блестящее предложение для выпускника филфака, отказаться было немыслимо. А когда Юрия Михайловича вскоре после смерти его жены Зары Григорьевны Минц частично парализовало, то уже и невозможно. Он так и представлял Таню: "Мои глаза, руки и... частично мозг". В Эстонии к тому времени стало спокойнее и голоднее. В Москве же бушевали наступившие 90-е с напугавшим всех нас и оказавшимся глупым или, наоборот, счастливым и всё изменившим Августом. Мой Тарту, как мне сперва показалось, кончился осенью 1993-го: умер Лотман. Стали готовиться к отъезду в Москву, однако, своим завещанием профессор опять внёс коррективы в наши планы. Тане пришлось задержаться в Тарту, чтобы подготовить к публикации оставшиеся статьи в рукописях, систематизировать архив и сделать его компьютерное описание. Сложностей с архивом было много, главная из которых – внушительный объём разрозненных рабочих записей, фрагментов рукописей и машинописей, которые нужно было датировать, описать и соотнести с опубликованными текстами. Чтобы определить авторов почти 17 тысяч писем, ставивших зачастую закорючку в качестве подписи, пришлось составить каталог почерков. Кроме того, надо было разобрать большой массив фотографий и рисунков самого Лотмана. Всё это сегодня, кроме научной ценности, – ещё и любопытнейший срез жизни интеллигенции СССР с 1940-х по 1980-е годы. Я же, будучи на Родине, почувствовал, что за годы своего отсутствия либо Москва изменилась, либо я сам в Тарту сильно опровинциалился, но жить по-новомосковски показалось странным, хотя и довольно прибыльным занятием.
Вы стали чужим в России?
Нет, это несколько по-другому. Без Москвы я не могу, да и в нашу калужскую деревню, где мама купила дом, ездим каждое лето. Необходимость таких поездок особенно остро почувствовали сейчас, проведя прошлое лето из-за появления Лёшки здесь на море. Когда стало понятно, что мы в Эстонии всерьёз и надолго, то с помощью московских друзей приобрели под квартиру часть деревянного дома с двумя печками, хотя цена такой же квартиры с удобствами была сопоставимой. Мне понравилась северянинская формула, которую в советское время примерял на себя пярнуский житель Давид Самойлов: "Я не эмигрант! Я дачник". В моём случае такой "самообман" даже при плохом эстонском помог на подходящем уровне интегрироваться в эстонское общество. Поначалу был и хороший вариант работы с московским издательством: готовили с Таней к печати научные сочинения, в том числе и рукописи Лотмана.
Библиотеку Юрия Михайловича его сын Михаил продал Таллинскому университету?
На архив и книжное собрание профессора претендовали университетские библиотеки из-за рубежа, обсуждался этот вопрос и в МГУ. Но тогдашний президент Эстонии Леннарт Мери, сам когда-то писавший курсовую у Юрия Михайловича, объявил архив Лотмана национальным достоянием страны. Правда, в обществе возникло недовольство, почему нужно тратить бюджетные средства именно на этот архив, когда до сих пор не выкуплен архив замечательного эстонского философа и востоковеда Уку Мазинга. К тому времени большая часть архива уже была передана семьёй Лотманов в библиотеку Тартуского университета, где уже обрабатывалась сотрудниками Отдела рукописей и Таней на деньги Научного фонда Эстонии. В конце концов, нашёлся российский предприниматель, имеющий бизнес в Эстонии – молодой Рустам Аксёненко, который выкупил архив и подарил его Эстонскому государству.
Вы сумели честно определить для себя своё место в этой чужой жизни и "не стучите кулаком по столу", отвоевывая гражданские права?
Чужой для себя считаю только местную политическую жизнь, то есть смотрю на неё со стороны. "Стукнуть кулаком по столу" пытаюсь, когда государство выходит за рамки своей компетенции, влезая в мою личную жизнь.
А что, влезают?
Считаю, что нарушается моё право дать своим детям образование на родном языке.
Вы не думаете, что это несколько странное требование? Эстонцы не требуют в России образования на эстонском языке?
Сопоставлять Эстонию с Россией – любимое занятие местных идеологов: здесь они всегда "в плюсе". Но Эстония стала членом Евросоюза, где есть иные стандарты, идущие от человека, а не от государства. Кроме того, речь идёт о 350 тысячах русских, это больше четверти населения страны, проживающих компактно в нескольких районах страны, у которых должна остаться свобода выбора. Сюда ещё надо прибавить местных жителей других национальностей – людей русской культуры, у которых семейный язык общения также русский. Но подобные цифры и понятия не укладываются в концепцию местных пропагандистов, потому и указывают пальцем только на Россию.
Но Вы можете уехать со своей семьей в Россию и дать детям русское образование, вместо того, чтобы заниматься защитой своих прав в Эстонии?
Попытаемся для начала нормальным для демократического общества способом противостоять закрытию русских школ в Тарту или перевода их на эстонский. В этом году Таня вошла в Попечительский совет Тартуского Русского лицея, где учится наш Ваня, и будет учиться Лёшка.
Поставим вопрос прямо: Вы любите свой народ?
Я вырос на русской литературе, на русских бардах и русском роке, всю сознательную жизнь связан с Москвой, подмосковьем и Калужской областью, для меня родной только тот пейзаж. Да и в "народах" люблю Машу, Арво, Свету, Марта, Илью, Хейки, Таню... Поэтому не понимаю, как отвечать.
То есть в русском народе Вы любите индивидуально: свою маму, свою семью, своих детей, своих друзей, но я считаю естественным, что человек одной крови со своим народом любит свой народ в большей степени. Это жизненный закон. Если мы не будем любить свой народ, то у нас будут психологические проблемы самоидентификации.
По-моему такой жизненный закон характерен для жизни стаи. Но пробудить в людях эти "инстинкты", характерные для более раннего этапа развития общества, легко. На активизации такого стадного чувства строилась предвыборная кампания, и затем политика правящей коалиции в Эстонии. И, как видите, уже в первый год это привело к глубокому, самому сильному за последние 17 лет кризису.
Давайте не будем уходить от ответа, разве нельзя сказать просто: я люблю свою Родину?
Можно, но для меня любовь к Родине не соотносится, как то трактует "официоз", с любовью к государству. Для меня Родина – Спас-Деменск Калужской области, где у нас неподалёку дом в деревне, Камчатка, где я бывал, Питер, где люблю бывать, Москва, наконец, где родился и вырос, опять же люди, которые меня окружали и окружают... Про наше государство скажу только одно, что в нынешнем состоянии я его не приемлю и мечтаю "из своего прекрасного далёка" о более достойном режиме для моей страны.
Думаю, что государство любить и не надо, но так сложилось исторически, что наша интеллигенция всегда имела претензии к правительству, никого не любя из вождей, кроме Сталина, всегда высказывала своё недовольство сначала бомбометанием в царствующих особ, потом баррикадами 17-го года, далее разговоры под водочку на кухнях, а потом опять баррикады... В последние 20 лет мы не любили Горбачева, мы не любили Ельцина, кого теперь мы не любим? Интеллигенция России всегда живёт с фигой в кармане своей власти и лакействует перед другими странами, видя в их государственном устройстве, недостижимый для России идеал?
Да-да, сюда ещё хорошо подвёрстывается замечательное ленинское: "Интеллигенция – это г..но нации!" Ну, если убрать шутки классика в сторону, то, судя по "стандартному" набору устойчивых сочетаний в вопросе, Вы сейчас попытались кратко отобразить мнение массового сознания об интеллигенции и государстве. Подобные формулировки пестрят и в центральных российских СМИ. Любопытно, что официозные эстонские СМИ также обвиняют русских в "лакействе" перед ОБСЕ, ПАСЕ, ООН... Попробую ответить с конца. "Лакейством", то есть тем, что под этим подразумевают, русская интеллигенция занимается и в Тарту, и в Риге. В том же требовании оставить образование на родном языке она апеллирует к европейскому мышлению, к общеевропейским законам или, приводя местным чиновникам в пример поведение их западных коллег. Методологически эта деятельность не отличается от той, которой занимаются российские правозащитники, требуя от государства того же европейского мышления, неизбирательного применения законов и т. п. Проблема же открытости или скрытности "фиги" в другом: в силе или в слабости самого общества, допустившего или не допускающего узурпацию власти чиновниками. Что касается любви интеллигенции к Сталину и нелюбви ко всем другим царям-вождям – с такой постановкой проблемы сталкиваюсь впервые и потому несколько теряюсь с ответом...
Но получается, что у молодой российской демократии оппозиция не только внутри страны, но и вокруг, причём, из российских граждан, которые не живут в России. Разве это не советская традиция, которая отличала советского гражданина?
Нет, это даже не русская традиция, это характерно для интеллигенции любой нации и при любом режиме. Да и почему требования соблюдать демократические принципы к "молодой" России или Эстонии должны быть мягче, чем, допустим, к "старой" Бельгии или Голландии? Скорее, наоборот, именно из-за этой молодой "неопытности" контроль негосударственных институтов над властью здесь должен быть и полнее, и строже. Контроль, то есть критическое отношение к власти, должен быть постоянным везде и сильнее там, где доверие к власти невысокое.
Вы думаете, это конструктивно?
Конечно, лучше, когда физик занимается физикой, филолог – филологией, предприниматель – бизнесом. Но когда вдруг замечаешь, что политика "влезла" в твою личную жизнь или уже занялась тобой, имеет смысл отвлечься и заняться государством, в котором живёшь, вплотную. Так поступал и Сахаров, и Солженицын, и наш Виктор Пальм, и Лотман, чьи выступления в прессе сильно влияли на наше общее сознание. Критика власти конструктивна до тех пор, пока он не превращается в критиканство.
А где эта грань?
Там, где появляется корысть. То есть, когда мы сами становимся жертвами искушения властью. Когда журналист, преподаватель, священнослужитель и т. д. начинает действовать как профессиональный политик, то есть когда он требования власти или точку зрения стремящихся к власти политических групп выдаёт как свою личную, научную, духовную. Это легко заметить по изменившейся лексике, когда, например, в обсуждении конкретных проблем преобладающим становится пафос или местоимение первого лица единственного числа заменяется глобальным "МЫ" или в речах появляется много врагов у страны, города, деревни, науки, Церкви... Кстати, давно замечено, если вокруг тебя стало много плохих людей, значит проблема не в "испортившихся" людях, а в тебе самом. То же наблюдение применимо и к государству. Вспомните актуальное сегодня название главы из школьного учебника: "Россия в кольце врагов".
У Вас есть ощущение вашей чужеродности эстонскому государству?
Есть, как, впрочем, и к российскому, но к эстонскому в большей степени. Я не прошу эстонского гражданства, потому что не считаю себя вправе влезать в местную политическую жизнь, выбирать президента и парламент. Кроме неудобств при поездках в Россию, ничему остальному в моей жизни моё безгражданство не мешает.
Знаете, у нас интеллигентные люди легко расстаются с российским гражданством, или для "отхода" приобретают второе. Россия – это тебе не Швейцария, чтобы дорожить паспортом, и не Израиль, за который каждый израильтянин отдаст жизнь. Наши россияне ищут, где погуще щи. Любовь к родине испытывается в её трудные времена, а они в России всегда трудные?
Концовка Вашего вопроса не прибавляет оптимизма, однако Вы не поколебали мою веру в то, что в России "трудные времена" будут не "всегда". Думаю, что и любой россиянин, как израильтянин, готов отдать жизнь за свою Родину, свою землю и дом, но не за государство с его институтом гражданства и пропиской. В Швейцарии те же граждане России без тамошнего гражданства строят себе виллы и живут на тех же основаниях, что и граждане самой Швейцарии и всякие прочие американцы. Здесь, в Эстонии граждане России с постоянным видом на жительство в социальном отношении имеют те же права, что и граждане Эстонии. В политической деятельности проблемы есть. За то, что в муниципальных выборах неграждане могут только выбирать, но никак не избираться, Эстония была подвергнута критике со стороны ООН, болезненно воспринятой властями. Думаю, что россияне, живущие в России, так ценят паспорт другого государства, потому что другой страховки на случай внеправового вмешательства в личную жизнь "родных" чиновников они не видят. Скачки эмиграции в любой стране наблюдаются именно в моменты выхода государственных институтов из-под контроля общества.
Чем Вы занимаетесь сейчас?
Журналистикой совсем не занимаюсь. Зарабатываю комплектованием западных и нескольких Российских библиотек научной литературой из Прибалтики. Другими словами, моя сегодняшняя профессия – книгоноша. Правда, в этом году с Таней взялись за редактирование русского перевода большого труда эстонских архивистов и составление справочного аппарата к нему. Историки подняли и проанализировали огромный массив документов, хранящихся в местных и зарубежных хранилищах. Если это издание состоится, то ответит на многие наши заблуждения по поводу советской и немецкой оккупаций в 1940-е годы, правда, и новые вопросы тоже породит.
Вы не ответите, Дмитрий, на простой вопрос - коммунальный, как он решается у Вас?
Если бы я состоял на госслужбе или работал в фирме, получал бы больше. В Эстонии гуманитарии, имея образование и языки, могут зарабатывать хорошо. Общий заработок нашей семьи невелик, в рублях, около 35–40 тысяч, правда старший сын уже живёт отдельно и пытается содержать себя сам. У нас трёхкомнатная приватизированная квартира около 60 метров в шестиквартирном деревянном доме, в котором даже в подвале живут люди. Домами здесь управляют избираемые жильцами Товарищества или, как у нас в доме, Собрания жильцов. Собираемся, когда возникает проблема, и принимаем решение, которое протоколируется. У Товарищества больше возможностей: являясь юридическим лицом, оно может брать льготные кредиты на ремонт и благоустройство. Мы же препоручили одному соседу собирать с нас ежемесячно в ремонтный фонд около 4,5 рублей с метра жилплощади. Собственно, эти 270 рублей и являются моей квартплатой. Накопили уже тысяч тридцать: слава Богу, они пока не понадобились. Правда, внутриквартирные поломки ремонтирует каждый сам. Сейчас у нас общая проблема – приведение в порядок фасада. Если соседи решатся отдать мне свои доли чердака, то мы с Таней возьмём кредит, чтобы сделать ремонт фасада за свой счёт.
Для моей семьи самые большие ежемесячные затраты – мобильные и международные звонки, плюс интернет – всё вместе, примерно, 3 тысячи рублей. Холодная вода – 800 рублей, электричество с постоянно включённым бойлером – 1400 руб. Вывоз мусора – 110 руб., газ – привозной баллон – в месяц также обходится в 110 руб. Отопление печное – нам хватает на зиму 7–8 кубов дров, то есть в среднем рублей 600–700 в месяц. В коридоре, кухне и в ванной комнате есть электрический обогрев пола, но им практически не пользуемся – сильных морозов уже давно не было. Получается где-то 20% наших доходов идут на так называемый "коммунальный вопрос". На еду уходит примерно половина заработков. Автомобиля у нас нет, точнее, он круглый год живёт на даче и им пользуется мама, "работая" там бабушкой теперь уже пятерых внуков, у моей сестры в Москве две дочки.
И последний, больной вопрос о ситуации вокруг "Бронзового солдата", что Вы можете рассказать?
Сегодня, почти год спустя после таллиннских апрельских событий, в городе ещё не заменены все разбитые стёкла, до сих пор не получается "закрутить" судебный процесс над лидерами групп по защите памятника. Я и сам пока не могу полностью осознать произошедшее. Думал, что со временем в голове прояснится, но картина наоборот стала затуманиваться. Как-то больше стало нестыковок между моим отношением к конфликту и мною же лично увиденным. Одно только стало определённым – моя жизнь в Эстонии стала делиться на "до" и "после" Апреля. Пока в себе до конца не разберусь, могу рассказывать только в мемуарном ключе.
Попробуйте.
Я в очередной раз оказался в Таллине по своим книжным делам за день до событий, встречался со многими, в том числе и с коллегами-эстонцами. У нас было ощущение готовящихся провокаций, правда, с какой стороны их ожидать – тут мнения разделились. Надеялись, что ничего не случится во время траурной процессии при перезахоронении. Сам я не был сторонником того, чтобы оставлять памятник и могилы в центре города, тем более что под газоном и тротуаром они уже не определялись после того, как в 1990-х годах было убрано общее надгробие. И теперь по ним топтались свадебные процессии, сами ветераны и просто прохожие. Тогда же заменили и плиты с именами погибших, после чего монумент стал именоваться памятником жертвам Второй мировой войны. К этому русская общественность и официальные российские лица отнеслись более-менее с пониманием ещё и потому, что называть освободителями Таллина как захороненных, так и упомянутых воинов было преувеличением.
Разве?
Как таковых, боёв за освобождение Таллина не было. Местной группировке немцев угрожало окружение из-за общего наступления советских войск в Прибалтике, поэтому они сами стремились уйти. Кроме того, их теребили местные жители, среди которых были и те, кого немцы мобилизовали в свою армию. Эту горстку эстонцев грела мысль, что можно успеть до прихода советских войск провозгласить восстановление независимости Республики. Последнее не удалось. Но, говорят, что немецкий флаг на башне Длинного Германа сорвали именно они, и советским войскам пришлось срывать уже эстонский триколор. Об этом сейчас спорят, правда, больше политики, чем историки.
Так что же с вами произошло в ту ночь на 27 апреля?
Примерно после 21.00 по центру города перестали ходить троллейбусы и автобусы, а затем движение было перекрыто полностью, поэтому я вызвался проводить местную поэтессу, живущую в спальном районе Ыйсмяэ до остановки троллейбуса на противоположном краю центра города. Так мы стали свидетелями митинга протеста, оттеснённого к стенам (кстати, полностью стеклянным) Музея оккупаций Эстонии. К тому времени митингующих оттеснили от памятника, находящегося в центре перекрёстка, где начали производить эксгумацию, накрыв тентом не только место раскопок, но и всё вокруг, включая и саму статую. Последнее вызвало подозрение в намерении властей перенести, прежде всего, памятник, что резко повысило число протестующих людей. К моменту нашего появления здесь собралось несколько сот человек самого разного возраста, некоторые были с детьми. На плакате у них был изображён нынешний премьер-министр, сжимающий в руке кость. Время от времени толпа скандировала: "Позор!", иногда – "Фашисты!" Мы прошли сквозь митингующих, добрались до остановки на улице Койду и после часового бесплодного ожидания пошли обратно. Я подумал, что спокойнее будет обойти Национальную библиотеку сзади и выйти к Пярнускому шоссе. Из-за этой ошибки мы попали в самый разгар проходивших там погромов. Что послужило их причиной – у меня до сих пор нет однозначных объяснений. Достоверно известно только то, что начались безобразия не с той стороны, где проходил митинг с "дозором", а с противоположной, куда мы направлялись.
То есть начали не митингующие?
Нет, но кто именно начал, ответить не могу, потому что видел не всё. Чтобы приблизиться к задам библиотеки, вышли на улицу Эндла. Уже то, что мы увидели здесь, повергло мою спутницу в состояние шока. Абсолютно тёмная, без огней даже в окнах улица, наглухо перекрытая со стороны памятника. Толпа беснующихся между тёмно-серыми стенами теней разноязычных подростков где-то возраста моего старшего и младше. Звон бьющегося стекла, мат, визг, крики и над всем этим монструозный агрегат, время от времени выпускающий струи воды на всё происходящее. Мы быстро свернули в проулок, поэтому я не успел понять смысл действий, как подростков, так и полиции. Оказавшись в полной тишине, показавшейся неестественной из-за резкого контраста, решили поскорее выбираться из всей этой чертовщины на Пярнуское шоссе. Выйдя с внутренних дворов на улицу Тынисмяги, были удивлены хламу, разбросанному по проезжей части, и неожиданной пустынности. Оказывается, только что здесь была завершена операция по разгону. Приди мы чуть раньше – тоже попали бы под разборку. Полицейская тактика, применённая здесь, вызвала удивление: поколотив молодёжь и оттеснив её на Пярнуское шоссе, стражи порядка быстро вернулись за ограждение, предоставив целую часть города на растерзание разогретой ими толпе, состоящей из взвинченных до крайности молодчиков. И вот в том, что там началось – а при такой тактике ничего другого и не стоило ожидать – власти обвиняют кого угодно, только не себя. Более того, в отличие от выявленных вандалов, получивших реальные сроки, полицейские чины за свои действия получили награды и денежные премии.
Ни один случай хулиганства и разбоя не должен остаться безнаказанным, однако, такая высокая оценка действий полиции, принёсшей в жертву жилые кварталы ради защиты памятника от его же поклонников, говорит о том, что в тот момент руководство страны было озабочено защитой своей идеологии, а не порядка в городе. Либо, такая тактика была намеренной и проводилась в соответствии с более глобальными замыслами государственных мужей.
Можете объяснить точнее, что Вы имеете в виду?
Известно, что с самого начала властям было выгодно представить дело так, будто защитники памятника и вандалы с Пярнуского шоссе суть одно и тоже. И потому, когда ситуация как бы вышла из-под их контроля, возник прекрасный повод отказаться от ритуала отдания воинских почестей и, кроме того, принять решение о срочной "эвакуации" и самой статуи. Такое решение утвердили несколько человек той же ночью, не реагируя на иные мнения товарищей по партии, не говоря уж о протестах мэрии и, тем более, оппозиции. Наверное, для оправдания действий этих сановников, прокуратуре было вменено в обязанность обвинить превентивно арестованных лидеров "Ночного дозора" по защите памятника в подготовке погромов, якобы для начала государственного переворота. Про попытку переворота я ничуть не преувеличиваю – аналогии с коммунистическим путчем 1924 года с участием Кремля до сих пор проводят не только СМИ, но и сами официальные лица. Об этом заявил и министр обороны - увы и ах, в недавнем прошлом – ректор Тартуского университета. К этому сводился и озвученный прокурором на суде материал проведённого следствия. Несостоятельность обвинений была настолько явной, что после первых казусных его заседаний процесс был отложен, а гособвинитель срочно отправлен на... стажировку в Европу.
Вас напугало "Пярнуское шоссе"?
Буйство на Пярнуском шоссе было зверским. Боль в руке от вцепившейся в меня поэтессы помогала осознавать, что это не сон. Даже по лицам, оставшимся на многочисленных фотографиях, видна полная невменяемость людей. Русских в Эстонии не так уж и много, хотя бы по разу мы все пересекались друг с другом, но увиденные мною на погроме типажи