Вопрос признания ошибок КПСС, КПРФ перед русским народом - 2021

kp.ru

// https://www.kp.ru/comments/article/4348258/

 

В письмах и обращениях Дмитрия Кузьмина был лишь вскользь задет один очень неприятный вопрос, сводящий к нолю всю деятельность последнего адреса: а куда делись прошлые обитатели домов, в которых поселились люди, впоследствии репрессированные? Самый близкий пример - тот же дом на Котельнической 17, где не дали повесить таблички с именами репрессированных. Построен этот дом в 1887 году купцом Митрофаном Мазуриным, как богадельня для престарелых лиц купеческого сословия. В 1917 году российская история промышленников и купцов Мазуриных прервалась – они бежали с родной земли и больше в Россию не возвращались. Исчезли из памяти и истории, единственный след – книга о роде Мазуриных изданная крошечным тиражом в каком-то эмигрантском издании.

По логике и совести, именно эти два миллиона человек, погибших во время «Красного террора» 1917-1923 года, в первую очередь заслуживают таблички «Последний адрес». Разумеется, если есть задача достигнуть исторического примирения внутри общества. Без этого, «Последний адрес», лишь вкладывание перстов в заживающие раны.

По мнению историка и философа Егора Холмогорова, вся конструкция «Последнего адреса» «немного ложная»:

- Она базируется на либеральном мифе о том, что были прекрасные и непогрешимые «Дети Арбата» и «комиссары в пыльных шлемах», а жестокий Сталин их покарал. Нет, это были палачи, которые вселились в дома изгнанных. И по хорошему именно с выяснения судьбы изгнанных и надо бы начинать.

К сожалению, как мне удалось выяснить, начать практически невозможно. По репрессированным во время «Большого террора» 30-х годов есть масса баз в интернете, гигабайты литературы и отсканированных документов. По «Красному террору» - зловещая пустота. Единственное, что мне удалось сделать во время моих профанских изысканий, придумать некую новую исследовательскую технологию. С ее помощью можно, например, узнать, кто поселился в квартирах изгнанных и убитых во время «Красного террора». В сети, в открытом доступе, лежат справочники «Вся Москва», с 1901 по 1917 год. Это аналог «Желтых страниц», но с адресами и фамилиями москвичей, около двух тысяч страниц каждый том. И там же, в Сети, уже много лет работает ресурс «Расстрелянные в Москве», тоже с адресным указателем. Мне удалось совместить два ресурса.

Берем навскидку: Арсений Николаевич Немировский, Тверская 37 кв.2. врач-венеролог. Смотрим адрес по базе «Расстрелянные в Москве»:

 

Дореволюционный адрес

«Леон Маркович Грушевский, род. 1902, г. Белосток, член ВКП(б), еврей, редактор газеты «Вечерняя Москва», расстрелян 23.09. 1937, захоронен на Донском кладбище.

 

Последний адрес репрессированного в 1937-м году

Что стало с успешным (судя по адресу) врачом Арсением Немировским – не знает и не хочет знать никто. Хотя, по мнению историков, есть весь необходимый массив документов для установления жертв «Красного террора».

 

Проходя мимо штаба, дама остановилась, чтобы завязать распустившийся шнурок на ботинке. Этого было достаточно, чтобы схватить ее и потащить в контрразведывательное отделение, откуда она бы уже не вышла. На мой вопрос, какие основания были у агентов для ареста дамы, они ответили, что завязывание шнурка на ботинке есть обычный условный знак большевистских шпионов, а значит, и эта дама кому-то подавала знак. Дело разъяснили. Установили ее личность и служебное положение мужа, и несчастную женщину отпустили. Сколько, думал я, женщин ежедневно на улицах крымских городов поправляют развязавшийся ботинок и сколько случаев, чтобы обвинить в шпионаже и большевизме тех из них, которые понравятся агенту. Мне известны несколько случаев сумасшествия в застенках крымской контрразведки. Вспоминаю одну такую жертву: мать, сидевшая вместе с дочерью, не могла перенести ужасных издевательств, которым подвергалась там 672 дочь, и когда последнюю повесили, то мать была выпущена на свободу уже сумасшедшей. Потом еще долго она ходила в мой штаб и по секрету рассказывала всем, что ведь дочь-то была невинна. Вид ее производил жуткое впечатление. Но то, что известно мне, не составляет и тысячной доли тех ужасов, которые творили в Крыму над беззащитным населением хорошо оплачиваемые и откармливаемые палачи врангелевской контрразведки. Агенты контрразведки никого не боялись и действовали нагло. Помню, в штаб армии приехал генерал, начальник кавказской туземной бригады. Он рассказывал, что начальник контрразведки, находившейся в месте расположения его штаба, стал ухаживать за девушкой, сельской учительницей, и когда ему не удалось от нее ничего добиться, обвинил ее в большевизме и арестовал. Генерал приказал ее освободить и отправить к родным в Севастополь. Через некоторое время, однако, от этого агента пришло донесение, в котором он уже обвинял самого генерала в симпатиях к большевизму. В Симферополе во время нашего пребывания повесилась некая Зверева, молодая красивая женщина. Расследование этого самоубийства выяснило, что она была арестована контрразведкой и систематически подвергалась пыткам. Угрозами смерти ее заставили наговорить на мужа то, чего он никогда не делал, после чего мужа судили и повесили.

 

Многие контрразведчики составляли себе таким образом большие состояния и теперь хорошо живут за границей. Так был собран богатейший золотой фонд, переданный Врангелю в Константинополе. После того как ящик с драгоценностями взял на хранение в свою каюту генерал Шатилов, большая часть их пропала. Но дело было замято Врангелем. Когда, наконец, за вопиющие преступления, несмотря на упорную защиту его Слащевым, предали суду за вымогательство и расстреляли начальника слащевской контрразведки, у него в чемодане нашли около двадцати золотых портсигаров и много других драгоценностей, отобранных им у расстрелянных и повешенных жертв. Помощник начальника ялтинского контрразведывательного отделения капитан Калюжный в Салониках рассказывал мне в присутствии еще двух офицеров, как однажды контрразведка в Ялте арестовала одного видного большевика. 673 От этого арестованного ждали важных разъяснений, и Калюжный приказал его усиленно сторожить. Но утром его разбудил офицер, бывший в карауле, и сказал, что при обыске у арестованного нашли 500 000 рублей и потому они его на рассвете вывели в расход. Офицер этот принес деньги, приходившиеся на долю Калюжного. Пришлось донести, что при попытке к бегству преступник убит. Такие донесения были обычны. Расследований почти никогда не производилось. Это — воспоминания русских. Такие же воспоминания остались и у иностранцев, посещавших белую Россию. В январе 1921 года я ехал из Константинополя в Афины на греческом пароходе «Поликос». Я был в штатском костюме. Пароходный буфетчик, грек, говоривший по-русски, узнав, что я русский, но не зная, кто я, рассказывал мне печальную историю своей попытки завязать торговые сношения с белыми. «Когда деникинские войска были в Харькове, — говорил он мне, — мне пришла в голову несчастная мысль привезти в Россию товары для населения. Я знал, что русские нуждаются во всем, и привез из Греции большую партию товаров, вложив в это дело все свое состояние. Я получил разрешение в штабе генерала Деникина провезти товары в Харьков. Но когда я приехал туда, меня арестовала контрразведка генерала Кутепова, заявив, что я большевистский шпион. Мои оправдания и жалобы не имели успеха. Генерал Кутепов на мое указание, что я иностранный подданный и привез товары не только с целью самому заработать, но и дать населению то, что ему недостает, сказал, что, значит, я кроме того еще и спекулянт, и обещал меня повесить. Генерал Деникин, до которого дошли мои жалобы, приказал меня освободить. Однако я не получил ни товаров, ни денег конфискованных.

 

Спекулянты действительно кишели кругом как черви, но крупных спекулянтов не трогали. Они платили определенную дань, или имели удостоверения, участвуя в продовольственных поставках, или состояли в администрации. Над торговцами и купцами поэтому всегда висел дамоклов меч контрразведки. Часто, выводя в расход, просто сводили старые счеты. «Однажды мне донесли, — рассказывал капитан Калюжный, — что в Ялту приехал некий Нератов. Он был, по моим сведениям, большевик, но кроме того я знал, что он ругал меня, моего брата и нашу семью. Я немедленно арестовал его. К несчастью, был получен приказ о препровождении его в тюрьму для предания суду. Это могло затянуться надолго и неизвестно чем кончиться. Ночью, отправляя его в тюрьму, я назначил надежных людей и пошел сам с ними. Нератов, должно быть чувствуя что-то, все время жался ко мне. Но когда мы зашли в глухой переулок, я отпустил его на один шаг вперед и в упор выстрелил ему в затылок. Донес, конечно, о попытке к бегству Калюжный с удовольствием вспоминал этот случай, рассказывая все детали, как предчувствовал свою смерть Нератов, как он хрипел, умирая, как его били уже мертвого он сам и чины его конвоя. Тот же Калюжный в присутствии еще двух русских инженеров Осипова и Голушкина рассказывал мне, что в Ялте была группа интеллигентных светских молодых людей — палачей-добровольцев. Они убивали каждую ночь из любви к искусству.

 

HtmlReader

Очерки Е. И. Достовалова / Публ. [и вступ. ст.] Н. Сидорова, И. Кондаковой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1995. — С. 637—697. — Из содерж.: Достовалов Е. И.  О белых и белом терроре. — С. 637—697. — [Т.] VI. Архивные документы и литература дают скупые биографические сведения о Евгении Исааковиче Достовалове (1882—1938). Родился в Семипалатинской губернии в семье статского советника, воинское воспитание и образование получил в Сибирском кадетском корпусе, Константиновском артиллерийском училище и Николаевской академии в Петербурге. //  Дальше — runivers.ru