Татарин> Логически вытекает из отмены земного наказания.
Это с твоей точки зрения. По твоей логике
Татарин> В смысле, если со светской, с земной-практической точки зрения, резонным способом отсечения зла является именно казнь, то христианин не может быть против.
Может. Примеров просто куча. И многие христиане считали, что не только может, но и просто-таки обязан.
Да, церковью такое мнение - пока??? - не "узаконено".
Но христианин просто вот точно МОЖЕТ быть против. "Доказано Занусси".
См. обширные цитаты ниже. Как раз из православно-византийской практики.
Татарин> Нет, НЯЗ, вредит. Покаявшийся не становится святым, а ведь мог бы, в теории, дай ему время.
Э??? Нну... какой-то совсем тонкий вопрос. Надо смотреть у авторитетов. Вредит ли
спасённой душе то, что она стала святой?
Я вот не знаю, является ли святость особенной целью,
над "просто спасением"
Татарин> Впрочем, твоя точка зрения тоже была популярна, тогда как раз считали, что нужно мочить после покаяния как можно быстрее, пока душа чиста.
Стоять!!! Это НЕ моя точка зрения!!!
И даже не православная, кстати, НЯП.
Fakir>> Допустима ли отмена казни после покаяния? Тем более да.
Татарин> Да, вполне.
То есть в теории - да. Точнее даже не в теории, а по (нашей с тобой!) логике.
Но знаешь ли ты хоть какой исторический пример, чтобы именно в результате церковного покаяния приговоренного (покаяния, и только покаяния!) осуждённый был помилован?
Очень интересное о православных византийских воззрениях на смертную казнь. Цитаты обширные, но ей-богу, оно того стоит.
Часть 5. Труд «Правовая культура Византийской империи». Большинство произведений библиотеки можно скачать в форматах EPUB, PDF.
// azbyka.ru
...Но это в католической Западной Европе. В отличие от нее на христианском Востоке церковь предпочитала оставаться в рамках древнехристианской покаянной дисциплины, а иногда и декларировала свой отказ от возможности «умывать руки» посредством выдачи еретика государственной юстиции. Феодор Студит, например, напоминая о том, что
ни один церковный канон никогда ни для кого не предусматривал наказания смертью или даже бичеванием (и это сущая правда!) высказывает
фундаментальный аргумент в пользу неприменения смертной казни к еретикам: ведь в этом случае у них отнимается всякая возможность однажды раскаяться – этакий конфессиональный вариант юридической проблемы необратимости наказания смертью.
Государству, таким образом, не приходилось особенно рассчитывать на помощь церкви, оно вынуждено было бороться с ересями (с теми же павликианами или богомилами) своими средствами, без необходимого идеологического, а порой и юридического обоснования.
По мнению Х.-Г. Бека,
лишь один-единственный раз за весь период с середины IX и по XV в. включительно в Византии имел место «еретический процесс», который можно подвести под категорию «аутодафе»и жертвой которого стал сожженный на костре богомил Василий
...
Конечно, немного странно звучит слово «гуманизация» по отношению к «пенальному» титулу Эклоги, характерная черта которого – широта масштабов телесных и членовредительных наказаний (скорее всего, в уголовном праве исаврийцев отразилось обычное народное право, согласно которому преступник должен был наказываться потерей той части тела, при помощи которой он вершил преступление)1065. Но, несмотря на всю свою варварскую жестокость, подобные наказания вполне могли рассматриваться законодателями в качестве провозглашенных «исправлений в духе большего человеколюбия»: ведь
они, как правило, были заменой смертной казни, и даже в тех случаях, когда за те или иные правонарушения в Эклоге сохраняется смертная казнь (например, за инцест между близкими родственниками, гомосексуализм, умышленный поджог, отравление с летальным исходом, волшебство, убийство, разбой), мы наблюдаем тенденцию к отказу от особо жестоких способов казни (повешения, сожжения и т.д.)
...
Несмотря на попытки отказа от введенной в Эклоге системы наказаний и попытки реабилитации смертной казни (правда, с ограничением свободы судьи в выборе способа совершения казни: предусматривается исключительно «смерть от меча», т. е. обезглавливание), предпринимавшиеся позднее (в Приложении к Эклоге, в Эклогадие, в Частной Распространенной Эклоге)1069, этот новый дух имперского уголовного права продолжал сохраняться и приносить свои плоды. Так,
византийское законодательство стало запрещать пытку как противоречащий «филантропии» институт, частично были элиминированы наказания смертью и в законодательстве императоров македонской династии, например в Василиках Льва VI.
...
Теперь об интересующем нас отрывке из комментария Вальсамона. Речь идет о главе 25 Номоканона – «О клириках-отступниках, жрецах, волшебниках, обаятелях, астрологах, числогадателях, прорицаниях, отравах и амулетах». После указания относящихся к этому церковных канонов (62-й апостолов, 1 и 2-й анкирского собора, З6-й Лаодикийского собора, 73-й св. Василия) Номоканон содержит «текст» (1), в котором приводится подборка цитат из древних римских законов, заимствованных автором Номоканона преимущественно из девятой книги 18-го титула кодекса Юстиниана и трактующих вопросы разрешенных и неразрешенных видов магии, а также санкций за последние, среди которых фигурируют сожжение, конфискация имущества, ссылка, обезглавливание1076. «Наткнувшись» на этот «пакет законов» и сличив их с соответствующими статьями Василик (В. 60.39.22– 25)1077, Вальсамон выявляет расхождения в тексте двух памятников, обращая особое внимание на те изменения, которые можно было бы, с его точки зрения, трактовать в духе «большего человеколюбия». Так, даже
замену сожжения нарушителей запрета прорицать посредством жертвоприношений наказанием «мечом» и более сурового вида ссылки для подстрекателей к этому менее суровым. Вальсамон склонен трактовать в том смысле, что «древние законы изменились в более человеколюбивую форму и уже не в такой силе изложены в ревизии (имеются в виду Василики. – И. М.), как прежде». И хотя такого рода «прогресс» с современной точки зрения выглядит весьма сомнительным (Нарбеков, например, вообще не видит «большой разницы между изложением кодекса и Василик»1078), именно он дал повод Вальсамону выступить с собственной концепцией уголовного наказания и с собственной позицией в вопросе о смертной казни.
...
Заметь также на основании настоящей главы, что как
не принял император того, чтобы кто-нибудь подвергался сожжению, как мы сказали в толковании настоящей главы,
так не принял он усекновения и обезглавления халдеев и магов, а вместо этого положено наказание содержанием в оковах. Итак, приняв во внимание как многое другое, так равным образом и то, что обезглавление, сожжение, отравление ядом, побиение камнями, низвержение в пропасть есть не уголовное наказание, а бесчеловечное убийство (курсив мой. – И. М.), уголовное же наказание – это изгнание, ослепление, отсечение руки и прочее, что
дает наказываемому время для раскаяния (в результате) удаления виновного и по причине продолжительности наказания, скажи, что если какие законы из содержащихся в Василиках противны настоящему учению, так это Дигесты, и они не должны иметь силы.
...
Во-вторых,
налицо фактический отказ от смертной казни вообще как вида уголовной кары, как не отвечающей ни религиозным, ни теоретическим, ни практическим целям наказания. ... Вальсамон явно не связывает с уступкой церковью еретика государству для наказания никакого права церкви требовать совершенно определенного вида наказания, как на это претендовали западные церковные инквизиционные суды. И уж тем более он не мог под этим «определенным видом наказания» иметь в виду смертную казнь, ибо, назвав ее «бесчеловечным убийством, а не уголовным наказанием», он тем самым определил и свою позицию
...
Конечно, в арсенале аргументов Вальсамона против смертной казни превалируют традиционные, и прежде всего ссылка на то, что церковное каноническое право не знает телесных наказаний.
Традиционна и мысль о невозможности для казненного раскаяться, чреватая уже идеей необратимости смертной казни, хотя представления о судебной ошибке и невозможности ее исправить в случае казни (один из основных аргументов нынешних сторонников отмены смертной казни) у Вальсамона, по-видимому, еще не сложилось.
...
Жаль, наконец, и нам (русским), что Номоканон в 14 титулах пришел на Русь без смягчающих комментариев Вальсамона, и тем самым вся содержавшаяся в его гражданской части «лествица уголовных кар», на верхних ступенях которой непременно фигурировала смертная казнь, а также богатый набор членовредительских и телесных наказаний, через посредство Кормчей широко отразилась в древнерусском (и вообще русском) праве, достигнув кульминации в знаменитом Соборном уложении 1649 г.1090 Таким образом, «византинизм (скорее «римский правовой элемент» византинизма. – И. М.) оказывает решительную победу над русским светским уголовным правом, которое в течение целых шести столетий упорно ему противодействовало, начиная со времен Владимира, отказывавшегося от совета греческих епископов казнить разбойников, и
Владимира Мономаха, оставившего своим сыновьям завет не казнить смертью ни правого, ни виновного»
...
(на всякий случай напомню, что Владимир Мономах в православной церкви (РПЦ) почитается как благоверный князь в Соборе всех святых, в земле Русской просиявших (лик православных святых из монархов, прославляемых церковью за праведную жизнь и не относящихся к мученикам и страстотерпцам). Т.е., проще говоря, считается святым.)