О политических репрессиях в СССР

От презумпции виновности отказались почти все страны, поскольку эта практика неизбежно производит больше ложноположительных и меньше ложноотрицательных результатов. Однако и сегодня в некоторых странах юридические практики склоняются скорее к презумпции виновности, чем невиновности. В японской системе уголовного правосудия, например, доля обвинительных приговоров составляет 99,9 %, причем большинство из них подтверждаются признанием вины [87].

Для сравнения: в 2017–2018 годах в уголовном суде Великобритании доля обвинительных приговоров составляла 80 %. Высокая доля обвинительных приговоров в Японии впечатляет – как и эффективность полиции, ведь арестованный оказывается виновным в 999 с лишним случаях из 1000. Но насколько это вероятно?

Такой высокий процент обвинительных приговоров частично объясняется жесткими методами допроса, которые практикуют японские следователи. Им разрешено задерживать подозреваемых на срок до трех дней без предъявления обвинения, они могут допрашивать подозреваемых в отсутствие адвоката и не обязаны записывать допросы. Такое в порядке вещей. Эти жесткие методы обусловлены спецификой японской правовой системы, в которой установление мотива через признание вины служит одной из важнейших предпосылок вынесения обвинительного приговора. Ситуацию усугубляет давление, которое начальство оказывает на следователей, требуя от них сначала получить признательные показания, а улики и прочие доказательства расследования – уже потом. Задача дознавателя облегчается тем, что многие подозреваемые-японцы, похоже, готовы давать признательные показания, чтобы избежать позора, который навлечет на их близких громкое судебное разбирательство. О том, насколько широко распространена в японской системе правосудия практика самооговоров, свидетельствуют недавний пример ареста по подозрению в злонамеренных интернет-угрозах четверых невиновных. Прежде чем в своих злодеяниях сознался подлинный преступник, двоих из подозреваемых вынудили свидетельствовать против себя.

87. Ramseyer, J. M., & Rasmusen, E. B. (2001). Why is the Japanese conviction rate so high? The Journal of Legal Studies, 30 (1), 53–88. https://doi.org/10.1086/468111

 

Тот лучший следователь, что разговаривал с Иваном, на вопрос о том, как он объясняет исчезновение Майгеля, сквозь зубы пробормотал прямо, что у него нет ни малейших сомнений в том, что барон убит.

 

— А скажите, — обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, — вы его застрелили, этого бывшего барона?
— Натурально, — ответил Азазелло, — как же его не застрелить?
Его обязательно надо было застрелить. — Я так взволновалась! — воскликнула Маргарита, — это случилось так неожиданно.

 

Внутри Маргариты оборвалось что-то, но ужаса она не испытала, а скорее чувство жутковатого веселья. Впервые при ней с таким искусством и хладнокровием зарезали человека.

 

20 декабря 1937 года. В этот день в прессе был опубликован приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР по делу об измене Родине и шпионаже в пользу одного из иностранных государств. Обвинялись – А. С. Енукидзе, Л. М. Карахан, другие высокопоставленные лица и… Б. С. Штейгер. Все были приговорены к расстрелу. Сообщалось, что приговор приведён в исполнение.

После столь трагической развязки у писателя была возможность изменить своё суровое решение, ибо основная работа над романом была ещё впереди. Но Булгаков оставил свой «приговор» в силе, изменив лишь способ смертной казни: вместо ножа барон получил пулю.

 

…в городе имеется один человек, который… стремится стать покойником вне очереди… Некий… фон Майзен. – Если предположить (а для этого есть все основания), что прототипом фон Майзена является бывший барон Б. С. Штейгер, то выясняется любопытная ситуация: Булгаков 30 декабря 1933 года как бы предрешил судьбу бывшего барона, «зарезав» его на одной из страниц своего романа. Б. С. Штейгер состоял в те годы на службе в коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним связям и подчинялся непосредственно небезызвестному деятелю – Авелю Сафроновичу Енукидзе, члену этой коллегии. Бывший барон, выходец из Швейцарии, прекрасно знал иностранные языки и принимал участие в обслуживании дипломатического корпуса и иностранных гостей. Булгаков же его именовал в романе «служащим коллегии по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями столицы».

Вероятно, Булгаков был хорошо осведомлён о «деликатной» деятельности барона, поскольку достаточно часто соприкасался с А. С. Енукидзе, возглавлявшим комиссию по руководству Художественным и Большим театрами и решавшим многие театральные дела, в том числе касавшиеся писателя (разрешение или запрещение булгаковских пьес, рассмотрение заявлений писателя на выезд за границу и т.д.). Во всяком случае, едва ли писатель стал бы в романе выносить смертный приговор человеку, которого плохо знал.

«Казнив» барона в романе, Булгаков затем часто встречался с ним на приёмах в американском посольстве, в ресторанах и других местах. Это видно и из записей в дневнике Е. С. Булгаковой. 23 апреля 1935 года: «С нами в машину сел (при отъезде из американского посольства. – В.Л.) незнакомый нам, но известный всей Москве и всегда бывший среди иностранцев – кажется, Штейгер. Он – с шофёром, мы – сзади». 3 мая: «У Уайли (сотрудница американского посольства. – В.Л.) было человек тридцать, среди них турецкий посол, какой-то французский писатель… и, конечно, Штейгер». Запись того же дня: «Вчера днём заходил Жуховицкий (журналист, тоже занимавшийся «обслуживанием» иностранцев. – В.Л.)… Очень плохо отзывался о Штейгере, сказал, что ни за что не хотел бы с ним встретиться у нас». 18 октября: «…Позвонили из американского посольства, зовут на… приём у Буллита… Пришли… Посол необыкновенно приветлив. Мы поздоровались. Миша отошёл к роялю. Буллит подошёл к нему и очень долго с ним разговаривал… К ним подходил Афиногенов. Только двое и было русских. Впрочем, ещё Штейгер. Тот проявлял величайшее беспокойство, но околачивался вдали…» 7 января 1936 года: «После театра… поехали в шашлычную… Там были американцы и, конечно, неизбежный барон Ш[тейгер]…»