Fakir> Теперь все эти методы, которые ранее были «вне лимита», оказались рабочими инструментами для продвижения политического влияния и экономического давления. С вами могут сделать что угодно, если вы не контролируете свои информационные системы и технологическую базу. Теперь все это прекрасно поняли.
Fakir>
Fakir> Какие угрозы для людей и для общества в целом несет новая цифровая реальность?
Fakir> Разделение и радикализация. Посмотрим на США. Если страна условно разделена между сторонниками Дональда Трампа и Джозефа Байдена, то одна половина вам аплодирует, а другая ненавидит. Такие процессы в социальных сетях разделяют общество на определенные группы со своей политической и иной идентичностью, ведь люди в основном общаются только с теми, кто имеет схожую точку зрения. Нынешние политические технологии работают в первую очередь на идентификацию различных групп и с мнением каждой из них.
Fakir> Параллельно происходит и радикализация, когда люди в группах усиливают мнение друг друга, что приводит к ненависти в отношении оппозиционной группы. Правые становятся ультраправыми, левые становятся ультралевыми. Этот процесс собирает группы воедино и увеличивает уровень ненависти в сети.
Fakir> - (что характерно: ведь когда-от интернета, способа, площадки общения всех со всеми, ожидали как раз противоположного! "...и вышло совершенно наоборот" © М.Булгаков - F.)
Fakir> ...
Fakir> Отношения России и Запада уже перешли в стадию информационной войны?
Fakir> Несомненно. Причем мы наблюдаем все три составляющие информационной войны. Первая — кибервойна: кибератаки, направленные на дестабилизацию информационных систем и лишение доступа к ним. Вторая — непосредственно информационная война, когда вы баните чей-то контент в медиа и соцсетях и, напротив, массированно продвигаете свой. Третья — идеологическая, или же война идей, когда вы продвигаете свои исторические концепции и политическую повестку.
Fakir> Результатом такой идеологической войны против России стала демонизация русских как нации
Fakir> На протяжении последних десяти лет обычным европейцам, которым война с Россией не очень-то и нужна, рассказывали, как русские всех травят химическим оружием, а в спорте используют допинг. Из нас сделали очень плохих.
Fakir> ...
Fakir> В конечном итоге государства все чаще будут воевать друг с другом на информационном фронте. Есть страны более успешные в этом, но есть и те, что еще и не начинали — в силу незрелости национальных государств и отсутствия собственных цивилизационных концептов генерации смыслов
Fakir> Таким образом, влиять можно на всех, но на некоторых можно влиять очень эффективно.
Fakir> - Насколько объективно мы сегодня оцениваем возможности социальных сетей в контексте информационных войн? Они реально опасны?
Fakir> Когда появились социальные сети, они представлялись как пространство добра, пространство честного обмена мнениями. Политика соцсетей была соответствующей — они выступали за цивильный обмен, без каких-либо запретов, но с контролем над экстремистами, якобы без намерений запрещать и банить кого-либо за определенный контент или определенную точку зрения. То есть они открыто говорили, что не будут превращаться в политическое оружие. Что поменялось?
Fakir> Произошла политизация социальных сетей. Она не могла не произойти — соблазн использовать соцсети в своих интересах слишком велик, а аппетит приходит во время еды, вы не можете быть нейтральным к своим желаниям
Fakir> Facebook и другие социальные сети даже с точки зрения бизнеса не могут быть нейтральными, и все они продвигают чьи-то интересы, выражают точку зрения какой-либо стороны и формируют свой политический климат.
Fakir> Социальные сети превращаются в инструмент нечестного влияния на политические предпочтения пользователей, они могут воздействовать на избирательные кампании, с их помощью организуют массовые беспорядки и несанкционированные политические акции
Fakir> Это нужно принять как данность: каждая соцсеть работает на того, кто ее контролирует. Единственный способ избавиться от этого — иметь собственную соцсеть, в которой именно вы будете определять, что есть плохой и хороший контент. Здесь не приходится говорить о нейтральности, ибо ее как таковой не существует.
Fakir> Нет в этом вопросе и объективности — ведь вы несете определенную точку зрения, в которой отражен ваш бэкграунд, ваши политические взгляды, денежные интересы и так далее. Нужно, чтобы все, кто пользуется соцсетями, прекрасно это понимали.
Fakir> Естественно, подконтрольные вам информационные системы будут работать на ваши политические или идеологические цели. Люди, работающие в Google, продвигают собственную повестку, ведь они считают ее правильной и справедливой. Конечно, с точки зрения объективности это плохо, но так как мы уже понимаем ее реальное отсутствие, то единственное рабочее решение — создавать собственный контент в своих социальных сетях.
Fakir> Насколько оправдан и эффективен китайский путь в плане ограничения контента в рамках собственной информационной системы?
Fakir> В любой системе общества есть собственные правила и табу, подчиняющиеся законам этого общества. Социальные сети и их контент подчиняются этим же законам. Если контент им не соответствует, то, естественно, это необходимо банить, и это будет политическим решением. Представьте себе, что будет в вашем обществе, если этого не делать.
Fakir> Ограничения внутри китайского интернета
Fakir> https://icdn.lenta.ru/images/2022/10/...
Fakir> - То есть мир идет к еще большему влиянию государства на цифровую сферу?
Fakir> На рубеже 1990-2000-х, на пике популярности темы глобализации, многие говорили о засилье глобальных корпораций, об их влиянии и могуществе. Говорили о будущем распаде государств, что миром будут править корпорации, а государства будут играть если не второстепенную, то точно не главную роль. Все произошло наоборот.
Fakir> Мир входит в период нового перераспределения сил, в новый технологический цикл с перестроением общества и экономики. Те же процессы коснутся медиа и пространства идей. И государство станет единственной силой, которая сможет удержать мир от этого хаоса
Fakir> Например, во время пандемии коронавируса государства практически перевели экономику на ручное управление и каждый день принимали нестандартные решения. В такие моменты кризиса все негосударственные системы становятся второстепенными или вовсе отмирают из-за неэффективности.
Fakir> В процессе перехода на новый технологический цикл начнется конкуренция моделей будущего. Мы не можем просто так придумать самую оптимальную социальную и экономическую систему, она родится в ходе конкуренции разных моделей — китайской, западной англосаксонской, быть может, и российской.
Fakir> Как будет выглядеть этот новый мир?
Fakir> Мир разделится на техноэкономические блоки. Атрибуты таких блоков — контролируемый значительный кусок мирового рынка, собственная валютная зона, уникальная модель развития, а также набор ресурсов, технологий и научных компетенций, позволяющий быть независимым от других в ключевых областях. Причем в таком блоке может быть несколько государств, в том числе и крупных. Каждый блок будет иметь свою модель, вот они и будут конкурировать между собой.
Fakir> В конце концов одна из этих моделей покажет себя наиболее эффективной и захватит все остальное пространство, именно на ее базе произойдет новый этап глобализации
Fakir> Перед современными государствами стоит проблема критической массы: они не могут создать такой техноэкономический блок в одиночку. Им по отдельности либо не хватает ресурсов, либо технологий, либо отсутствует собственная сильная валюта. И все они вынуждены решать, с кем объединиться, чтобы создать отдельный конкурентоспособный блок.
Fakir> Будет выстраиваться какое-то новое пространство, и в каждом из блоков будут свои правила игры, зависящие от принятой модели. Возьмем, к примеру, китайскую и американскую модель. Они очень разные и политически, и, что самое главное, технологически. Разница между ними проходит по жизненно важным для существования суверенного государства технологическим платформам: критическая информационная инфраструктура, оборонная сфера, медийное пространство и так далее.
Fakir> Сравнить их можно уже сейчас. С одной стороны — Huawei, с другой — Cicso; Facebook — и WeChat, Amazon — и Alibaba, и так далее.
Fakir> Никто не пустит другого в свое пространство, потому что эти платформы являются системообразующими
Fakir> России тоже придется создавать свое технологическое и экономическое пространство и строить подобные платформы вместе с союзниками. Здесь нет никакой альтернативы, ведь мы не сможем взять чужую информационную платформу и при этом сохранить независимость и суверенитет. Вполне возможно, что у России получится создать такой кластер с Индией. В случае улучшения отношений после украинского кризиса, возможно, у нас получится объединиться с Западной Европой. Возможны и другие варианты.
Fakir> ...
Fakir> Насколько вероятен вариант, при котором глобальный интернет разделится на отдельные суверенные элементы?
Fakir> Это случится в ближайшем будущем и будет связано с образованием ранее упомянутых техноэкономических блоков. Эти кластеры будут ограничивать конкурентов в сфере экономики и информационного пространства, которое на самом деле является ключевым в деле продвижения собственной модели и контроля своей повестки.
Fakir> Несомненно, в ходе такой борьбы возникнет тенденция к замыканию на внутреннем пространстве, которое будет открыто для всех, кроме чужаков. Мы видим предпосылки к этой тенденции в технологиях и экономике на примере торговых эмбарго и точечных рестрикций США и стран ЕС.
Fakir> Но останутся ли в будущем какие-то каналы связи между суверенными сегментами интернета?
Fakir> Глобальный интернет как таковой нужен всему миру. Поэтому, естественно, такие каналы будут.
Fakir> Возможно ли полностью закрыться от глобального интернета, как это сделала Северная Корея?
Fakir> В этом смысле даже Северная Корея скорее не закрылась, а поставила много ворот и привратников. У них есть доступ в интернет, просто он очень жестко контролируется.
Fakir> Если говорить о технической части вопроса, то, например, в Советском Союзе были закрытые города, которые занимались секретными исследованиями или сложным производством. И, естественно, во избежание утечек туда невозможно было ни въехать без специального пропуска.
Fakir> Возможно, в будущем появятся такие закрытые зоны в медийном и информационном пространстве, в котором будут введены тотальный контроль и ограничения
Fakir> Не приведет ли это к цифровой диктатуре?
Fakir> Когда говорят «цифровая диктатура», прежде всего думают о китайской системе — с информационной стеной вокруг и тотальным контролем, когда вы идете по улице, а за вами следят камеры, которые все про вас знают. Во многих фантастических фильмах описана жизнь в таком государстве при постоянной слежке.
Fakir> Но если взять социальную сеть, где мнения, которые ей не подходят, банятся, а человек не может свободно высказываться, — это диктатура или нет? Наверное, локальная диктатура в отдельно взятой соцсети. На самом деле слово «диктатура» связано не только с государством, но и с определенным поведенческим типом.
Fakir> ---
Начало военной операции на Украине не только изменило ход российской истории, но и существенным образом повлияло на мировую политику и экономику. Взаимные упреки и претензии, накопившиеся у России и США за последние годы, переросли в открытый конфликт, по накалу страстей сопоставимый разве что с Карибским кризисом 1962 года. Самая масштабная в истории санкционная война, попытки изолировать Россию от внешнего мира и, как следствие, угроза продовольственного кризиса планетарного масштаба — все это стало нашей новой реальностью. Человечество вступило в тревожный и непредсказуемый период разрушения прежнего миропорядка, где долгие годы был лишь один центр силы — США и их союзники. Теперь же, в условиях глобального противостояния Востока и Запада, формируются новые альянсы и коалиции, готовые конкурировать с США и Европейским союзом (ЕС). В рамках проекта «Неизвестное будущее» политический философ Алексей Чадаев рассказал «Ленте.ру» о том, как будет выглядеть новая модель мироустройства, какое место в ней займет Россия и как изменятся отношения нашей страны с внешним миром.
«Лента.ру»: Как вы определили бы роль и место России в сегодняшних реалиях?
Алексей Чадаев: То, что происходит сейчас, — это бунт крупных государств против диктата одного центра силы. Россия стала застрельщиком этого бунта, но далеко не единственным его участником. Просто остальные держатся в тени.
Один из предметов этого противостояния — борьба за роль и место в будущем миропорядке такого института, как государство. За суверенные права этого государства. Потому что если Россия в этом бунте проиграет, это будет означать не только ее поражение, но и поражение идеи суверенного государства как значимого центра силы.
В этом случае все важные для мира вопросы будут решать не сами государства, а надгосударственные структуры.
Это относится и к ЕС, и к США, где формальные государственные институты находятся в сильной зависимости от негосударственных структур, да и к остальному миру тоже
И если говорить об участниках этого бунта, то в этом смысле показательно голосование в Генеральной Ассамблее ООН по резолюции «Агрессия против Украины». Да, если брать по количеству стран, то за ее принятие проголосовало значительное большинство. Но если смотреть по суммарному количеству населения этих стран, то это сильно меньше половины планеты.
То есть позицию России разделяют или по крайней мере не выступают против нее все крупные страны — те, кто претендует на самостоятельную роль в будущем миропорядке
Кто они? Какие страны претендуют на роль новых центров силы?
Конечно, Китай и Индия, однако будет неправильно говорить о них как о новых. Они в некотором смысле постарше всех нас будут. Но есть и неожиданные игроки, заявившие о себе сравнительно недавно, — например, еще один старый игрок Турция. Есть и другие «новые старые» игроки — это арабские страны во главе с Саудовской Аравией, Иран — и далее по списку. То есть на манеже все те же, попросту в новом обличье, в новом изводе и с новыми амбициями.
На ваш взгляд, уходит ли в этом смысле период американской гегемонии?
Подходит к концу не просто период американской гегемонии. Подходит к концу история мира, понимаемого как история глобального Запада. И наступает не просто многополярный мир.
Наступает мир миров, в котором Россия или русский мир — это один из миров, сосуществующий с другими, в том числе с китайским и индийским миром
Про каждый из них точно так же, как про русский мир, можно сказать, что их границы не ограничиваются государственными, и удивительным образом один мир другому не противоречит.
У Европы будет свой мир? Каково будущее ЕС в новом мироустройстве?
Европейский союз — довольно странная штука. Одним из его концептуальных идеологов и создателей, еще когда он назывался Европейским объединением угля и стали, был русский философ Александр Кожевников, больше известный как Александр Кожев, советник нескольких французских президентов и автор большинства основополагающих документов ЕС.
Философ Александр Кожев и идея «латинского мира»
Будучи человеком не только с русским, но и с раннесоветским опытом, он во многом строил архитектуру ЕС как своего рода реплику СССР.
Европейский союза на уровне базовой конструкции и замысла наследует очень многие изначальные идеи ленинского Советского Союза
И, как выяснилось, сейчас он испытывает примерно те же проблемы, что и СССР в последние пару десятилетий своего существования. Они возникли с разницей в несколько десятков лет, и вот сейчас ЕС находится примерно в том же состоянии, в котором был Советский Союз в конце 1970-х.
Избранные демократическим путем представители ничего не решают, потому что поверх них сидят какие-то другие дяди, которых никто никогда не избирал
Свободу слова с флага никто не снимал, тем не менее контекст ситуации привел к тому, что пользоваться ею могут только те, кто находится в границах «правильного» дискурса, а кто за ними — у тех нет не то что свободы слова, а иногда даже права на жизнь.
И так далее по списку примерно со всеми ценностями. И с частной собственностью, и с неприкосновенностью частной жизни, и со свободой СМИ — с любой ценностью. То есть их формально с флага никто не снимал, но по сути они уже давно не работают.
Это уже даже не поздний Советский Союз, а поздняя Античность. Формально статуи Зевса и Афины все еще стоят на площадях, но в них уже давно никто не верит и жертв им давно никто не приносит. Это мертвые боги
Сегодня ЕС представляет собой клубок несменяемой и никем не избираемой бюрократии, а демократические процедуры выхолощены и остались разве что в границах национальных государств.
Но в последние годы национальный суверенитет в странах — членах ЕС приобретает все более декоративный характер.
Все так. Это развивалось по мере того, как парламенты стран ЕС принимали законы, которые фактически были переписанными на национальный язык методичками Брюсселя. Как это, кстати, было и в отношении национальных республик позднего СССР.
В итоге недовольны примерно все, и каждый по своим причинам. Как было и в СССР, где, например, прибалты были недовольны потому, что хотели быть ближе к Западу, закавказские республики были недовольны по своим причинам, среднеазиатские — по своим…
Кстати, самой недовольной из советских республик была РСФСР, в которой искренне считали, что весь банкет в СССР за ее счет. Причем так считали русские секретари обкомов — Горбачев, Ельцин, Лигачев. Они смотрели на этот банкет и думали: «А что — может, ну его? Зачем мы вообще эту братию кормим?» Примерно так же сейчас смотрят немцы на братию, которую приходится кормить. Смотрят и думают: «А зачем мы в это ввязались?»
Понятно, что Германия выступает сейчас в ЕС примерно в той же роли, в какой РСФСР выступала в СССР
Но когда посол страны, которая претендует даже не на статус члена, а всего лишь кандидата в ЕС, называет руководителя ключевой страны этого самого Европейского союза «обиженной ливерной колбасой» (в начале мая тогдашний посол Украины в Германии Андрей Мельник назвал канцлера ФРГ Олафа Шольца «оскорбленной ливерной колбасой» за отказ посетить Киев — прим. «Ленты.ру»), я сразу, конечно, вспоминаю выкрики из какого-нибудь перестроечного Тбилиси: «Отдавай, жопа, ядерный чемоданчик!» По свидетельствам очевидцев, это Горбачеву прямо в лицо говорили, и не только люди на улицах, но и региональные чиновники в Кремле. Чем все это закончилось для СССР — мы с вами прекрасно знаем.
Создание ЕС стало следствием глобализации, стремления государств объединиться перед лицом новых вызовов. Как поведут себя европейцы в новых реалиях? Насколько вероятен переход от глобализации к обособлению, созданию альтернативных проектов вроде Междуморья?
Возникновение новых интеграционных идей, опять же, было характерно для СССР в 1980-х. Тогда у нас главным альтернативным интегратором, напомню, был замечательный Александр Солженицын, который рассказывал про славянский союз России, Белоруссии, Украины и Северного Казахстана вместо всей этой «многонационалии». То есть это было наше тогдашнее Междуморье. Но единственное, к чему привел тогда вброс этой темы, — к ускорению распада СССР.
Что такое Междуморье?
Потому что никакого славянского союза в тех условиях не могло возникнуть, как не возникнет сегодня никакого Междуморья. В Польше, где ратуют за этот альянс, сильно обольщаются, думая, что в постсоветских странах их сильно любят. Все эти страны готовы идти в польском фарватере до тех пор, пока идет борьба с «российской угрозой». Но все закончится, как только дело дойдет до дележа пирога и выяснится, что теперь начальство есть не только в Вашингтоне и Брюсселе, но будет еще и начальство в Варшаве!
Поскольку будет создана такая иерархия начальников, которая никакому Советскому Союзу и не снилась. Даже украинцы быстро вспомнят, например, что Степан Бандера вообще-то в свое время был приговорен в Польше к смертной казни.
Можно ли сказать, что европейское будущее едва ли подойдет Украине?
В последнее время я много смотрел разных диалогов киевских философов. Например, разговор Андрея Баумейстера с Алексеем Арестовичем, опубликованный еще до начала спецоперации. Лейтмотив их беседы такой: да, их Украина движется на всех парах в Европу, осознает себя как неотъемлемая часть европейской семьи и идет в эту самую семью за европейскими ценностями. Но проблема в том, что та Европа, которая есть, — это неправильная Европа, и для того, чтобы у Украины все получилось, нужна Европа Фомы Аквинского.
Но откуда взять сейчас Фому Аквинского, когда на его месте в доминиканском монастыре давным-давно бородатая женщина Кончита Вурст?
И они понимают, что хотят не в ту Европу, которая есть сейчас, а в старую Европу, которой уже давно нет, но которую показывали им в кино 1970-х годов с Адриано Челентано.
И вот на этих руинах происходят попытки найти старую Европу или обнаружить в себе ее остатки и заявить о себе как о европейцах. Это пытается сделать и Польша как некая точка кристаллизации возрождения старого европейского духа, который куда-то делся. Куда? Его уже давным-давно утащила Кончита, завернутая в радужный флаг.
Если страны еврокоммуналки начнут расходиться по отдельным квартирам, насколько вероятна цепная реакция такой дезинтеграции на постсоветском пространстве?
Сейчас я не вижу никакого процесса дезинтеграции на постсоветском пространстве. Скорее речь пойдет о процессе формирования конкурирующих проектов интеграции.
Одна из точек зрения на российско-украинский конфликт ведь и состоит в том, что Украина попыталась стать альтернативным России интеграционным центром на постсоветском пространстве
Проектов много. Например, региональная организация ГУАМ, куда входят Азербайджан, Грузия, Молдавия и Украина. Или программа «Восточное партнерство», которая была создана для развития интеграционных связей ЕС со странами постсоветского пространства. Все это попытки выстроить иную модель интеграции — нероссийскую. Какие-то из них могут получить новое развитие или возникнут новые.
Что такое организация ГУАМ и программа «Восточное партнерство»?
Какого будущего ищет для себя Россия?
Стойкое ощущение, что когда мы начали рубиться с половиной мира наша мотивация была апофатической (построенной на отрицании — прим. «Ленты.ру»). Мы не очень понимали, за что мы боремся, но более-менее ясно представляли, против чего. Список достаточно ясный.
Это обеспечило нам мотивацию входа в конфликт. Но для того, чтобы из него выйти, надо, конечно, понять не только то, против чего мы боремся, но и то, каким мы видим мир — желанный, идеальный, проектируемый. Тот, к которому мы хотели бы прийти по итогам противостояния.
Например, реабилитировать идею государства, формально не отмененную, но которая в современном мире редуцировалась до состояния «флаг, герб, гимн, сборная по футболу»
Суверенитет — вот что важно для государства и хорошо для человека. Суверенитет — это способность принимать решения относительно своей судьбы без оглядки на кого-то. И, кстати, только обладание суверенитетом делает возможной, например, демократию. Потому что если у тебя суверенитета нет, что толку от конкурентной политики и выборов, если тот, кого ты выбираешь, ничего не решает.
Какие тенденции мировой политики повлияют на ее будущий образ?
Здесь мне вспоминается пелевинский «глобус Украины». Вроде шутка, да? Но сейчас мы наблюдаем, что есть не только русский мир, который не имеет границ, но и не имеющий границ «глобус Украины».
Происходит ползучая украинизация мировой политики. То есть политическая сфера стран, ранее считавшихся приличными, стремительно украинизируется — в худшем смысле этого слова. Она приобретает типичные черты украинской политики: манипуляции, безответственность, демонстративная коррупция, постоянные перетекания со стороны на сторону, казацкое «э-ге-гей» с активным включением улицы
Даже процесс избрания [на пост президента США Джозефа] Байдена очень сильно мне напомнил протесты 2004 года в Киеве. В США в 2004 году такое невозможно было представить, а в 2020-м — BLM, штурм Капитолия с трудящимися в Овальном кабинете и непонятно откуда возникающими трупами. В этом смысле, оказывается, «глобус Украины» реально существует.
Почему это происходит?
Одна из примет украинизации — это то, что новое поколение западных политических элит напоминает эльфов. То есть это ролевики, выросшие в уличной активистской среде, — например, борцы за экологию или за права каких-нибудь меньшинств. А чем отличается ролевик? Это человек, начитавшийся фэнтези, того же Джона Толкина и Джорджа Мартина, вместо книжек по истории и философии, которые положено читать уважающему себя юноше старой школы.
Мир в сознании ролевика — это всегда борьба стороны добра со стороной зла. И его принадлежность к стороне добра онтологична, она не изменяется
Это как в фильме Питера Джексона «Властелин колец», когда происходили переговоры армии Гондора с Мордором. В белых одеждах Арагорн, Гэндальф и другие подъезжают к воротам Мордора. Оттуда выезжает переговорщик, страхолюдный орк, и что-то вещает. Гэндальф ему отвечает, начинается диалог. В этот момент Арагорн достает свой сверкающий меч, отрубает орку голову и говорит: «Я не верю силам тьмы!»
То есть мы вступаем в период карнавализации и даже инфантилизации мировой политики?
В период инфантилизма социума мы вступили уже очень давно, со времен формирования общества потребления. С тех пор, как самым популярным и кассовым голливудским жанром стали сказки для детей и взрослых, будь то «Звездные войны» или «Пираты Карибского моря».
Сейчас мы получаем инфантилизм и в политической сфере, когда в политику приходят 30-40-летние люди с ценностной системой и эмоциональной сферой детей. Возбудимые, капризные, безответственные, уверенные в том, что они хорошие, не умеющие терпеть и ждать, а главное — не умеющие договариваться
Еще жив [бывший государственный секретарь США] Генри Киссинджер, живы люди ушедшей эпохи. Конечно, мы их воспринимали как противников, но противников умных, интеллигентных, образованных, многое понимающих, стратегически мыслящих, способных нас обыграть на шахматной доске.
А сейчас приходят эльфы — ничего не понимающие, ничего не читавшие, зато уверенные в том, что борются на стороне сил света против сил тьмы.
О чем и как с ними разговаривать и договариваться — не очень понятно. С ними можно только песни петь…
В числе действующих политиков условно старой школы, безусловно, можно назвать китайского лидера Си Цзиньпина. В какой степени Россия может полагаться на Китай и ждет ли нас поворот на Восток?
Сколько людей в России знают английский язык? Изрядно, его учили даже в советской школе, и на самом базовом уровне им владеет чуть ли не каждый второй. А теперь вопрос: сколько людей в России знает китайский язык? Единицы.
Вопрос поворота в сторону Китая, если его переводить из области теоретических рассуждений в область практики, тут же сталкивается с тем, что они для нас — другой мир
Знакомые предприниматели раньше жаловались, что китайцы вообще не брали юани в оплату за поставки, только доллары. После начала специальной военной операции начали брать. Большое событие! Только проблема в том, что доллар из Москвы в Пекин шел примерно день, а юань идет неделю, будто его по Транссибирской магистрали поездом везут.
Нет соответствующей инфраструктуры, критически невелико количество людей, умеющих вести с китайцами дела, — тех, кто понимает их специфику даже на уровне базового этикета. То есть вопрос сближения России с Китаем — это вопрос не столько идеологический, сколько технический, потому что это сближение надо обеспечивать кадрами.
А вопрос отношений Китая и США — идеологический или экономический?
Отношения Китая и США описываются анекдотом про змею и черепаху. Плывет черепаха, на панцире лежит змея. Змея думает: «Вот укусить бы ее, но если укушу, то сбросит». А черепаха думает: «Вот сбросить бы ее, но если сброшу, то укусит». Так выпьем же за женскую дружбу!
Все объясняется тем, что основные производственные мощности американских транснациональных компаний расположены в Китае, и вытащить их оттуда обратно, как попытался [бывший президент США Дональд] Трамп, не представляется возможным. А еще тем, что именно США являются ключевым потребителем китайского ширпотреба.
США и Китай повязаны таким количеством экономических нитей, что никуда эти двое друг от друга не денутся, хотя будут ожесточенно конфликтовать
Они слишком сильно друг от друга зависят. Гораздо сильнее, кстати, чем, например, Россия от них обоих или от каждого по отдельности.
На ваш взгляд, какими будут международные отношения в ближайшем будущем?
Международные отношения будут все в меньшей степени межгосударственными и все в большей степени международными, то есть государства будут влиять на происходящее все меньше
То есть, допустим, если брать Украину, то там Государственный департамент США последовательно вел свою привычную политику, и Россия, привыкшая к этому формату, до недавнего времени по многим вопросам со своими оппонентами могла договариваться. Причем американцы эти договоренности до последнего времени более-менее соблюдали.
Но американские же НКО вели совсем другую политику. И плевать они хотели на договоренности, заключенные на уровне американских и российских дипломатов
Другими словами, все большее влияние на международные отношения будут оказывать структуры, которые не имеют прямого отношения к государственной власти своих стран. И наоборот — официальная государственная дипломатия будет все меньше что-либо решать. Международная политика становится все более сетецентричной.
В скором будущем, решая глобальные проблемы, придется учитывать не только то, что думают дипломаты и руководители государств, но и то, чего хотят и добиваются иные силы, имеющие свой вес, позицию и мнение.
Какое будущее ждет международные организации, прежде всего ООН, которая призвана играть ведущую роль в разрешении конфликтов? Помнится, еще в 2021 году президент Франции Эммануэль Макрон посетовал, что Совет Безопасности ООН больше не предлагает решения глобальных проблем.
История с ООН показывает, что Совет Безопасности — эффективная площадка при условии, если есть несколько центров силы. Тогда их представители там собираются и договариваются. Если центр силы всего один… Возникает опять же аналогия… В СССР был парламент? Конечно, был: Верховный Совет. Сколько там было партий? Правильно: одна. Нерушимый блок коммунистов и беспартийных. Происходило там что-то важное? Нет, там автоматически утверждались решения, принятые в другом месте. Точно такая же ситуация с Советом Безопасности ООН.
Зачем нужна ООН, если главный игрок, Соединенные Штаты, может вводить односторонние санкции против любой страны и вынуждать присоединиться к этим санкциям множество других стран даже в ущерб их экономическим интересам?
А зачем нужны механизмы международного права, если все решения объявит на брифинге пресс-секретарь Белого дома Карин Жан-Пьер? Зачем для этого нужен целый генеральный секретарь ООН и здание в Нью-Йорке?
ООН станет работоспособной, когда центров силы и центров принятия решений будет больше, чем один. Тогда организация заработает. Иначе она окончательно станет Верховным Советом СССР
В свое время за НАТО закрепилась роль мирового жандарма. Есть у альянса шанс сохранить ее?
НАТО не тянет на роль жандарма по той простой причине, как учит нас украинская пропаганда, что она оказалась недееспособной организацией.
Никто сейчас так не критикует Североатлантический альянс, как украинцы, которые всеми силами пытались в него вступить
По факту вся военная помощь Украине идет не по линии НАТО, а по линии отдельных стран — членов альянса, с которыми у Украины особые отношения. И каждая страна выстраивает свою собственную политику по поводу того, помогать Украине или нет, и на каких условиях.
И структуры НАТО никак на это не влияют. То есть мы сейчас наблюдаем де-факто дезинтеграцию блока НАТО даже в таком, казалось бы, важнейшем для них вопросе. При этом где-то ходит Йенс Столтенберг и время от времени делает противоречивые заявления: то русских надо победить, то надо с ними договариваться. Я уже перестал следить, в какой момент и в какую сторону у него повернулся флюгер. Это уже неважно.
Если НАТО продолжит дезинтеграцию, кто сможет со временем заменить этот евроатлантический центр силы?
Полная дезинтеграция НАТО едва ли произойдет. Скорее предположу, что с евроатлантическим центром будут происходить разные удивительные вещи, потому что степень накала внутри блока велика.
Здесь как раз и кроется ответ на вопрос, каким будет мир ближайшего будущего — что в силовой, что в цифровой, что в экономической сфере. Он зависит от того, какие уроки из конфликта России с Западом по поводу Украины извлекут для себя все остальные
То есть те самые третьи страны, которые смотрели спектакль из зрительного зала. Например, все поняли, что ракеты многое решают, что бы там кто ни говорил. Значит, нужны ракеты. Теперь, например, Тайвань разрабатывает ракеты нового поколения, которые будут долетать даже до Шанхая. И понятно, что в Пекине очень по этому поводу переживают и торопятся решать тайваньский вопрос.
Все поняли, например, что цифра — такой же мощный рычаг давления и управления, как доллар.
И сейчас вопросами цифрового суверенитета озаботятся самые разные игроки в мире, они будут выстраивать собственные системы цифрового и технологического суверенитета. Ведь никто не думал, что в один момент все западные технологии, которыми пользовалась Россия, превратятся в тыкву
Все поняли, что каждый может оказаться в подобной ситуации и что не особо работают гарантии безопасности. Слова и бумага — это не то, чему теперь можно верить. Работать будет что-то другое.
Так что нам делать?!