Нации, нациестроительство, национализм

В.Б.> Какой же он русский, Аркаша Зерский с-Одессы?

Тут самое время с вас спросить "классифицирующие признаки". Русскости.


В.Б.> Он - интернационалист!

О! И это тоже плохо, получается?
И как же быть? И кем же быть?

Татарин>> Смотря что понимается под ксенофобией.
Aaz> Как минимум, настороженное отношение к тем, кто - по тем или иным признаком - является "чужаком".
Ну, блин, вы даёте... Это ж как такого не может быть?

Свой он на то и "свой", что понятен, а значит, заведомо пользуется бОльшим доверием. Чисто по формальной логике к чужому доверия меньше, чем к своему. Как вообще возможно иначе-то?
Это же просто в определении слов.

Если ЭТО называть ксенофобией, то у нас она везде, сплошь и рядом, просто не продохнуть. И не только по национальному признаку, но и по признаку профессии, религии, политическим убеждениям, генетике, языку и даже принадлежности к другому подъезду.
Само слово "ксенофобия" теряет в такой формулировке смысл, примерно как слово "мокрый" теряет смысл на дне океана.

Aaz> Но при этом различается оное отношение только "градусом негатива". Примеров любви к иным нациям я что-то не припоминаю.
Эээ... ну опять же - невозможное же. Симпатия - да, было и есть, интерес - вполне было и есть, бывало даже благодарность по нацпризнаку в каких-то исключительных случаях...
А какая может быть любовь по нацпризнаку? Это даже на слух звучит диковато.

Татарин> А какая может быть любовь по нацпризнаку? Это даже на слух звучит диковато.

"спинным мозгом чувствую - бландынка!"

DustyFox>> Мнение Пригожина по данному вопросу не интересно чуть более, чем полностью.
Fakir> Ты значит уже определился с ним. Я еще нет. Слишком много непонятного.

А сейчас?

Fakir> Австромарксисты

---

...

Из работ марксистких авторов начала века В.И. Ленин выделял статьи К. Каутского, О. Бауэра, К. Реннера, Р. Люксембург и А. Паннекука. В.И. Ленин особо отмечал существование двух концепций по национальному вопросу: психологической теории О. Бауэра и К. Рен­нера (Р. Шпрингера) и историко-экономической теории К. Каутского. Сравнительную характеристику этих двух концепций мы находим в «Те­зисах реферата по национальному вопросу» и материалах к реферату «Национальный вопрос» (начало 1914 г.)[10]. Упоминает о них В.И. Ленин и в работе «О праве наций на самоопределение»: «Прав ли Каутский с его историко-экономической теорией или Бауэр, теория которого является в основе своей, психологической?»[11].

В.И. Ленин резко критикует психологическую теорию О. Бауэра и К. Реннера.

«Что такое нация? – спрашивает О. Бауэр. – Представ­ляет ли она собой группу людей, отличающуюся общностью происхожде­ния? Но итальянцы происходят от этрусков, римлян, кельтов, германцев, греков и сарацинов, современные французы - от галлов, римлян, брит­тов и германцев, современные немцы от германцев, кельтов, славян»[12].

Не может быть нация определена и как языковая общность, ибо, с одной стороны, несколько наций могут иметь общий язык (ирландцы и англи­чане, сербы и хорваты), а с другой – люди, принадлежащие к одной нации, могут говорить на разных языках (ирландцы, евреи). Наконец, не обра­зует нации и сознание принадлежности к ней. В основу своего определения нации О. Бауэр положил понятие национального характера, под которым он понимал комплекс физических и духовных качеств, отличаю­щий одну нацию от другой. Различие национального характера проявляется в том, что принадлежащие к разным нациям люди по-разному думают /108/, по-разному чувствуют, по-разному реагируют на одни и те же явле­ния[13]. Национальный характер не является чем-то от века присущим данной нации и неизменным. Он выработался в процессе развития данной нации, представляет своеобразный «осадок ее истории»[14]. Сама нация сложилась в процессе исторического развития, является его продуктом: «Нация – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы»[15]. Историческая судьба предков определяет характер потомков двояким способом. С одной стороны, естественным образом наследуются выработанные в борьбе за существование физические и духовные качества. С другой стороны, происходит передача «путем воспитания, права, нравов, благодаря сношениям между людьми», созданных людьми на основе определенного способа производства культурных ценностей[16]. Поэтому «никогда нация не бывает только естествен­ной общностью, она всегда также и культурная общность»[17].

Этим, однако, не исчерпывается характеристика нации у О. Бауэра.

Подчеркивая, что «общность языка» сама по себе еще не спаивает людей в нацию, он в то же время рассматривает ее как необходимый «элемент» нации: «Нельзя себе представить, чтобы нация сохранила себя как куль­турная общность без общности языка, этого важнейшего средства чело­веческих сношений»[18]. Взгляда на язык как на один из важнейших при­знаков нации придерживался К. Реннер. «Нация – это союз одинаково мыслящих и одинаково говорящих личностей. Это культурная общность группы современных людей, не связанная с землей»[19]. В отличие от К. Реннера О. Бауэр не настаивал столь решительно на экстерриториальном характере национальной общности. Мы даже встречаем у него ука­зания на «общность территории» как на одно из условий существования самой нации[20].

Однако все это ни в малейшей степени не меняет сущности отстаивае­мой О. Бауэром концепции нации. Последняя у него прежде всего общ­ность характера и культуры. Отсюда, естественно, вытекает, во-первых, вывод о несовпадении понятий народа и нации, которую составляют лишь люди образованные, приобщенные к культуре, во-вторых, выдвижение в ка­честве важнейшей политической задачи рабочего класса и его партии «развития всего народа в нацию» путем распространения «национальной культуры» («эволюционно-национальная политика») и, в-третьих, пред­ложение «культурно-национальной автономии» в качестве средства решения национального вопроса[21]. В соответствии с этим О. Бауэр и социа­лизм понимал как эпоху полного господства национального принципа. По его мнению, первоочередной задачей рабочего класса после прихода к власти должно быть развитие «действительно национального воспита­ния», т. е. воспитания в каждом «истинно национального характера». В целом присущими для социализма он считал растущую дифференциацию наций, возрастание различия их духовной культуры, все более резкое разграничение их характеров друг от друга. «Коренная ошибка Бауэра, – писал В.И. Ленин, – утонченный национализм. Чистенький, /109/ без эксплуатации, без драки национализм. Прудон капитализм подчищал, идеализировал, подкрашивал, О. Бауэр – национализм»[22].

Каково содержание историко-экономической теории К. Каутского? ...

Стремясь раскрыть понятие нации, К. Каутский в большинстве своих работ начинает с указания на общность языка. «Самым выдающимся признаком национальности является язык - это предварительное условие каждого общественного сотрудничества, а следовательно, и самого общества»[24]. В то же время он отмечает, что «общность языка не является единственным отличительным признаком нации, а, напротив, рядом с ней существуют также другие признаки»[25]. Следующее, на что указывает К. Каутский в попытке определить нацию, – это «общность территории».

«Вместе с территорией, на которой нация оседает, она впервые получает прочную почву под ногами, во всех смыслах этого слова. С этого момента все отношения ее становятся более устойчивыми – нация консолидируется»[26].

...

Когда В.И. Ленин говорил об историко-экономической теории К. Каутского, он прежде всего имел в виду не высказывания о языке и территории как признаках нации, а его взгляды на возникновение наций и национальных государств. В попытке решить эти проблемы, К. Каутский исходил из указаний К. Маркса и Ф. Энгельса, которые, как известно, связывали возникновение нации и национального государства с зарождением и развитием капитализма.

«Буржуазия, – писали они, – все более и более: уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с oдним национальным классовым интересом, с одной тамо­женной границей»[28].

Современные нации или национальности нашего времени, как это неоднократно подчеркивал К. Каутский, являются продуктом капиталистического производства товаров и торговли[29]. Для восточных и средневековых государств характерным было отсутствие ­сколько-нибудь прочной связи между их составными частями. Они пред­ставляли собой конгломераты различных областей, общин, марок, воз­никавшие или распадавшиеся в зависимости от побед или поражений тех или иных завоевателей[30].

- тут напрашивается аналогия с биологическим (экологическим - ну, в хорошем смысле слова) определением: границей организма является такая поверхность, через которую потоки вещества, энергии, информации менее интенсивны, чем внутри объёма, ограниченного этой поверхностью. В принципе может быть даже и от этого - ну, в том числе - можно попробовать отталкиваться для построения определения нации. Беда только, что многие из "потоков" будут трудноопределимы, во всяком случае, неинструментальны.


...

Развитие капитализма с неизбежностью ведет к образованию общего внутреннего рынка, завязыванию прочных хозяйственных связей между областями, к консолидации их в единое экономическое целое[32]. А это в свою очередь предполагает и требует одновременно и единства языка, являющегося важнейшим средством общения, и полити­ческого единства, т. е. образования централизованного государства.

Неизбежной поэтому является тенденция к образованию националь­ного государства.

«Капитал нуждается в обширном внутреннем рынке, – писал К. Каутский, – и вполне беспрепятственных сношениях; но он нуждается также и в возможно более свободном доступе к мировому рынку, который будет ему тем более обеспечен, чем сильнее государство, к которому он принадлежит. Самое же сильное государство есть государ­ство национальное, в котором устранены все причины трений, происходящие из национальной вражды. В национальном государстве также меньше препятствий и для внутренних сношений, – различие языка не меньше таможенных застав препятствует сношениям. Следовательно, в интересах буржуазии, с одной стороны, спаять все части нации в одно государство, а с другой – навязать всем остальным нациям в государ­стве свой собственный национальный язык»[33].

В тех случаях, когда в составе формирующегося или сформировав­шегося централизованного государства имеется достаточно крупная об­ласть с иноязычным, инонациональным населением, стремление навязать язык господствующей национальности ведет к тому, что у него

«возникает враждебное государству настроение, враждебное не всякому государ­ству, а только тому, в котором они живут, стремление отделиться от него, чтобы организоваться в качестве самостоятельной нации в собственном государстве... Как у господствующей нации, так и у угнетенной, возникает тяга к национальному государству»[34].

Национальное государство является формой, наиболее отвечающей потребностям развития капитализма, является нормой буржуазного государства[35]. «Но, – пишет К. Каутский, – не всякому государству дано достигнуть этой формы»[36]. И в этой связи он противопоставляет Западную Европу, где развитие привело к возникновению национальных государств, Восточной Европе, где в силу экономической отсталости сложились многонациональные государства (например, Австро-Венгрия и Россия). Однако, указывает он, в дальнейшем развитие капитализма и в этих странах на определенном этапе неизбежно привело к пробуждению угнетенных национальностей к возникновению национальной борьбы, национальных движений[37].

Следует отметить, что взгляды К. Каутского по всем рассмотренным нами вопросам не оставались неизменными. В самых ранних работах, таких, например, как «Национальность нашего времени», он раскрывает качественную разницу между племенем, с одной стороны, и нацией – с дру­гой, подчеркивая, что последняя возникает только с развитием капитализма. Основное внимание он уделял тем экономическим сдвигам, кото­рые подготовили возникновение нации и породили тенденцию к образованию национального государства. Языка он касается лишь постольку, поскольку языковая общность является и условием и следствием образо­вания экономической общности, охватывающей территорию нескольких ранее самостоятельных в хозяйственном отношении областей[38]. В последующих работах язык и территория постепенно выходят у К. Каут­ского на первый план как основные признаки нации. Он начинает рас­сматривать их вне связи с вопросом об экономических условиях возникновения нации и до изложения этого вопроса[39].

Иначе говоря, от диалектического подхода к нации, который не был до конца выдержан и в ранних работах по национальному вопросу, К. Каутский шаг за шагом сползает к эклектическому, формально-логическому. В этом смысле позиция К. Каутского методологически сбли­жается с позицией О. Бауэра, поскольку оба автора проявили склонность к подмене анализа реальных процессов перечислением суммы признаков.

С этим связана также эволюция взглядов К. Каутского на решение национального вопроса. В ранних работах он поддерживает право нации на самоопределение, указывая одновременно, что экономическое развитие ведет в настоящее время к ломке национальных перегородок, к установлению теснейших связей между нациями и что поэтому с точки зрения социал-демократии наилучший выход не в отделении, а в демократизации государства и предоставлении широкого самоуправления национальным областям[40]. В более поздних сочинениях (напр., в статье «Национальность и международность»), критикуя О. Бауэра за «непомерную переоценку национального при полной недооценке интернационального момента», за недооценку «силы стремления к созданию национального государства»[41], К. Каутский вместе с тем тут же объявляет необычайно оригинальной и плодотворной идею

«создать в Австрии двойную организацию: одну для целей национальной культуры по нациям, причем, должен быть проведен национальный принцип, и другую – для /112/ целей технической культуры, на основе чисто-территориального прин­ципа»[42]

он считает, что эта идея имеет большое значение и для организации партии пролетариата. Более того, он даже утверждает, что

«то двойное расчленение государства и партии по нациям и территориям, которое обосновывают и требуют Реннер и Бауэр, должно получить важное значение и для социалистической организации управления»[43].

...

---

Fakir> Хм, а Гейне-то точно подметил, и еще когда. Тут сразу и отечественное "родноверие" вспоминается.
Гейне сам страдал от своего происхождения. И чем тебе "родноверие" не нравится? "Добрыня крестил огнём, а Путята мечом" это кому нужно было? Вырезать почти половину народу.

Meskiukas> И чем тебе "родноверие" не нравится?

Не поверишь - чем-то даже нравится. Как детские игры ролевиков в хоббитов с эльфами. Своей незамутнённостью.
Но очень чем-то. Совсем чуть-чуть.

Родноверие как разновидность язычества - по построению глубочайшее философско-мировоззренческое убожество по сравнению с абсолютно любым монотеизмом (не обязательно авраамическим).

Ну да, своя поэтика есть... такая себе, как правило. Что самое неприятное - сплошь новодельная (о языческой религии, какой она была тысячу лет назад, по факту сколько-нибудь надёжно известно до обидного мало; стройной системы нет, и скорее всего, в те времена она даже просто не успела сложиться; посему все тексты, которыми родноверы пытаются оперировать - голимый новодел) Талантливые люди не занимались созданием этой новодельной квазиязыческой мифологии.
Всё талантливое в этой области или исчезло в прошлом, или что-то было сделано сто лет назад Васнецовым и Билибиным (под явным влиянием Альфонса Мухи) или чуть позже Константином Васильевым.
И это исключительно в изобразительном искусстве, литературно-мифологического как-то никто на должном уровне не сделал (хотя в принципе это, конечно, возможно).

Meskiukas> "Добрыня крестил огнём, а Путята мечом" это кому нужно было? Вырезать почти половину народу.

Фарш невозможно провернуть назад. Поклоняясь в XXI веке идолу Стрибога (который, откровенно говоря, даже толком не известно, богом чего было у древних славян, и был ли богом вообще) - ничего в истории тысячелетней давности не исправишь.

Ровно такие претензии по духу как твои РКМП-шные упоротыши предъявляют к октябрю-1917.

Fakir> Не поверишь - чем-то даже нравится.
Ну и славненько.

Fakir> Хм, а Гейне-то точно подметил, и еще когда. Тут сразу и отечественное "родноверие" вспоминается.
"Наследие предков" тоже неплохо....
Как нацию ни "строй", все одно Третий Рейх получится, если строительство завершится успешно. Который, что ни говори, является абсолютом патриотизма и национализма.

Fakir> Для коллекции.
> Опаздывающий нациогенез. Особенности и перспективы идеи нации в современных условиях » АПН - Агентство Политических Новостей

Отдельно любопытны рассуждения о пост-колониальных африканских национализмах.

Послевоенная мировая история стала историей деколонизации. Рост и успехи антиколониальных сил – одно из главных исторических событий в интервале 1945 – 1991 годов.

Появление новых государств вызвало к жизни мощную волну нациогенеза. Национализм наряду с социализмом стал естественной идеологией стран третьего мира.

Одной из важных особенностей африканского национализма можно считать то обстоятельство, что ему предстояло иметь дело с обществами, сосуществование которых было обусловлено внешними причинами – нюансами колониальной политики европейских стран. При этом уровень развития подавляющего большинства таких обществ был, безусловно, архаическим, доиндустриальным. Идея нации в этих условиях подобна космическому кораблю, который предоставляется первобытному охотнику для того, чтобы он смог улететь в космос.

Большинству стран постколониального мира предстояло в кратчайшие сроки создать принципиально новый технологический уклад, знаменующий собой глобальный разрыв в их естественном, историческом развитии и новую социально-политическую элиту, с этим укладом органически связанным. Именно в этой, стремительно рождающейся среде национализм и должен был найти свою социальную опору. Незначительное социальное меньшинство должно было воплотить в себе идею нации и, вследствие этого, обрести право говорить от имени всей страны.

 

В том случае, когда африканские государства не делают ставки на нацизм, объявляя одну из народностей страны единственным выразителем «народного духа» с последующими тоталитарными акциями в отношении всех остальных этносов, идея нации оказывается, по сути, деструктивной идеей.

Причина такого положения не в идее как таковой, а в обстоятельствах её применения. Любая политическая технология, оказавшись в неестественной для себя среде, начинает действовать деструктивно. Национализм – дитя новоевропейской индустриализации, и только на этой почве он был вполне естественен и эффективен. Как только он выпадает либо из эпохи, его породившей, либо оказывается за пределами своей материнской цивилизации, эффект от его действий становится, как минимум, двойственным.

Если теории политического национализма могли критиковать советский социализм за отсутствие политических прав у общества, а социализм, в свою очередь, критиковал Запад за негарантированность социальных прав, то африканский национализм на своём примере обнуляет позиции спорящих сторон: он не предоставляет обществу, от имени которого выступает, ни того, ни другого. С этой точки зрения он является чистой фикцией, не имеющей какого-либо эмпирического наполнения. Он пытается создать нацию из ничего. Даже язык, на котором он говорит, не является родным для его почвы. Это – язык колонизаторов, от культурного наследия которых сам африканский национализм часто старается избавиться.

Реальным результатом деятельности такого национализма оказывается вестернизация и более глубокое встраивание новых стран в периферийный сектор капиталистической мировой экономики (КМЭ). Колониализм сменяется неоколониализмом.

В структурных рамках КМЭ местная элита становится неизбежной жертвой системной логики. Участвуя, независимо от собственных желаний, в неравноценном экономическом обмене между центром системы и её периферией, местная элита становится проводником политической и экономической политики центра системы, и при этом вестернизируется сама. А местный национализм обеспечивает идеологическое прикрытие таких действий.

Идея нации в постколониальном мире обретает, парадоксальным образом, значение, противоположное тому, которое она была призвана иметь изначально. Из конструктивной силы она превращается в деструктивную.


Существовала ли альтернатива для африканских стран в ХХ веке? – Да, такая альтернатива была, и она была связана с советским социализмом. Логика такой альтернативы была достаточно простой: присоединившись к ресурсам Советского Союза активно ими пользоваться, направляя их на интенсивное развитие собственной экономической и социальной инфраструктуры. И многие африканские страны по этому пути пошли, переформатировав собственную идеологию в форму «национального социализма». Но в 1991 году Советского Союза не стало, и вместе с ним исчезли какие-либо цивилизационные альтернативы.

Сегодня Чёрная Африка обречена на то, чтобы быть периферией капиталистической мировой системы. Самостоятельно изменить свою судьбу этот континент не может. И не сможет этого сделать в обозримом будущем. Западные левые могут сколь угодно кричать о том, что ежегодно в Африке умирают сотни тысяч людей от тех или иных экономических, экологических и политических проблем. Единственное, что можно сказать по этому поводу, что в будущем ситуация не изменится.

 

- однако как бы Китай... хотя будет ли он помогать в этом, даже если может - ...

Единственный возможность «африканского реванша» связана с ростом эмиграции африканского населения на Запад. В процессе такой эмиграции Европа перестаёт быть Европой, превращаясь в некий космополитичный, мировой мегаполис. Но и этот процесс производен от общей логики функционирования системы. КМЭ в очередной раз демонстрирует внешнюю парадоксальность: конституируя экономическое пространство в качестве иерархического, она разрушает цивилизационные основы центра этой системы. И в этих условиях национализм, бывший некогда оплотом западного национального капитализма, становится ненужным самому Западу.

 

> Опаздывающий нациогенез. Особенности и перспективы идеи нации в современных условиях » АПН - Агентство Политических Новостей

Распад Советского Союза, сопровождавшийся националистической эйфорией в большинстве бывших советских республик, оживил процессы нациогенеза, пусть и в пределах постсоветского пространства. Новая геополитическая ситуация, возникшая на этом пространстве, поставила вопрос о способах создания новых государств и тех политических и идеологических технологиях, при помощи которых эта цель может быть достигнута.

Часть стран использовала уже проверенные временем средства, но появился и ряд «новационных решений».

Национализм большинства советских республик пошёл по пути нацизма.

 

Но в ряде других случаев местный нацизм оказывается существенно ограничен очень неприятным для местных национализмов обстоятельством – присутствием на этих территориях русского населения. И не просто присутствием (такое есть и в Грузии), а глубинной интеграцией русского населения в инфраструктуру постсоветских обществ, из которой его нельзя изъять «безболезненным» образом.

Отсюда двойственность политики местных правящих режимов, подчиняющихся ситуации «хочется, но колется». Жёсткая дискриминация или даже изгнание русских за пределы страны вступает в противоречие с требованиями реальности.

 

Внешняя иррациональность современной нацистской логики в странах периферии и полупериферии имеет социально-экономическое объяснение. Все эти страны в современных условиях не могут иметь никакой независимости кроме фиктивной. Ирония ситуации в том, что самые дальновидные из местных националистов это прекрасно понимают. Вопрос лишь в том, кто будет их реальным хозяином – ЕЭС, США, Китай или Россия. Антирусская позиция неизбежно вталкивает эти страны в сферу контроля Запада (Грузия) или Китая (Средняя Азия). Соответственно, роль местных элит с их провинциальной националистической идеологией сводится к функции посредников между иностранным капиталом и ресурсами собственной страны. Это – роль компрадоров, но теперь её играет не столько местная буржуазия, сколько государственный аппарат. Впрочем, грань между капиталом и бюрократией в современных условиях становится всё более призрачной.

В странах постсоветского пространства развиваются процессы, которые по своей сути сходны тем, что обнаруживаются в Африке. Идеи нации, национального единства, национальной однородности не формируют новый, более развитый тип общества, а разрушают основы уже существующей общественной жизни, способствуют инволюции этой жизни к предельно простым формам.

 

Специфическим проявлением нацизма сегодня является официальная идеология прибалтийских государств. Вследствие очевидных исторических обстоятельств прибалтийский национализм родственен немецкому, в его нацистской модификации времён Третьего Рейха, но эмоциональная составляющая этой идеологии роднит его с польской версией нацизма.

Подобно польскому прибалтийский национализм истеричен. Но если польская аффектированность связана с психологическими травмами, имеющими давнее историческое происхождение, то история прибалтийской государственности начинается с ХХ века, и прибалтийская истерика – это реакция на современное положение этих стран.

При том, что СССР стремился превратить Прибалтику в современное по меркам того времени промышленное общество, после обретения этими странами независимости реальное положение дел в этих странах в значительной степени вернулось к ситуации 1930-х годов. Особенно это характерно для Латвии и Эстонии, чья ментальность в большей степени соответствует ментальности аграрного общества, нежели реалиям постиндустриального общества. Эти страны оказались не жизнеспособны. Они не смогли сохранить собственную инфраструктуру, следствием чего становится глобальный демографический кризис. Они, по сути, превращаются в европейскую пустошь, не способную в современных реалиях к какому-либо устойчивому развитию. Именно на таком фоне и развивается местная националистическая истерика. Это – жест отчаяния, весь пафос которого призван скрыть ужасающие перспективы будущего, а так же содержательную нищету прошлого. При этом и в данном случае местный национализм не вполне искренен. Он так же, как и национализм в странах третьего мира, выполняет задачу прикрытия: местная элита в действительности обслуживает чужие интересы и получает соответствующие бонусы, связывая своё будущее отнюдь не с Прибалтикой.

При том, что в большинстве случаев постсоветский региональный национализм имеет аналоги в прошлом, современная политическая жизнь демонстрирует модели, которые, во многом, являются оригинальными. В более яркой версии проявление такого национализма можно увидеть на Украине, а в более мягкой – в Белоруссии.

Если бы такой национализм возник именно в 90-е годы прошлого века, его можно было бы назвать постмодернистским. Но после распада СССР он лишь вышел на поверхность, а формировался он ещё в советские годы. Вследствие собственной противоречивости он может быть охарактеризован как шизоидный. Данная характеристика вполне оправдана: в ситуации жёсткого конфликта с реальностью сознание часто «убегает в болезнь». В случае с Украиной и Белоруссией конфликт с реальностью присутствовал изначально.

 

Национализм, апеллирующий к фантому, т.е. к пустоте, обречён на итоговую неудачу. В случае с Украиной это видно уже сейчас. Всё, к чему, в итоге, привело Украину наионалистическое движение, часто выбирающее для своего самоутверждения крайне экстремистские, нацистские формы, сводится к Гражданской войне и внешнему управлению. Последнее вполне естественно: фантомы никогда не обладают самостоятельным существованием.

Национализм в Белоруссии имеет иной генезис, нежели украинский. При том, что белорусская нация относится к числу исторических фантомов в той же степени, что и украинская, т.к. обе они создавались по одним и тем же лекалам, в советское время никакого белорусского национализма не существовало.[18] По крайней мере, если понимать под ним массовое движение, а не несколько сотен интеллектуалов, заигравшихся в историческое фэнтези. Причина такого положения дел – в позиции политического руководства БССР, которое до конца существования Советского Союза мыслило, в первую очередь, общесоюзными, а не местечковыми категориями. Соответственно, никакого противопоставления себя России в белорусском общественном сознании не существовало.

 

Представления о России как главной исторической угрозе для самобытности белорусского народа активно внедрялись в молодёжную среду. Именно эта социальная группа белорусского общества стала основным объектом для политики исторических фальсификаций и почвой, на которой начали взращиваться антирусские настроения.

Так возник современный белорусский национализм, у которого очень много общих черт с украинским. Он так же, как и свой более южный аналог, основан на глобальной исторической фальсификации (на принципах постмодернистской постправды), имеет антирусскую (по сути – русофобскую) направленность и, при этом, выступая против русской культуры, является органично связанным с русским языком и русской культурой. В этом контексте вся идеология белорусского национализма оказывается не прямой речью белорусского народа, от имени которого она стремится выступать, а проявлением частного самоотчуждения Русского мира от самого себя, некой локальной антисистемой, порождённой самой русской культурой.

Появление подобных антисистем регулярно происходит в самых разных национально-культурных традициях. С этим феноменом, например, хорошо знакома американская культура.

 

Но определённую дестабилизирующую роль в жизнь Белоруссии местный национализм в любом случае вносит. И в рамках логики политической жизни он оказывается, по сути, самоотрицанием государства. Это произведение белорусской власти, созданное с целью сохранения и укрепления местной государственности, в действительности оказывается силой, уничтожающей не только это государство, но и, по сути, белорусский народ. Установка белорусского национализма на дистанцирование от России и интеграцию в западные политические структуры своим единственным реальным результатом может иметь лишь разрушение государства и «распыление» белорусского народа в мировом пространстве.

 

Национализм, как и все другие формы самосознания общества, является историческим явлением и, соответственно, его роль и значение в разных исторических ситуациях оказывается разными.

Изначально национализм возник на западноевропейской почве. И только на этой почве он чувствовал себя естественно и органично. Здесь же он получил изначальную и последовательную форму. Естественной основой политики национализма является принцип «одна страна – один народ». В рамках западноевропейского культурно-исторического ландшафта этот принцип был, безусловно, жизнеспособен, а его влияние на историческую жизнь – позитивным.[21] Национализм способствовал внутренней мобилизации европейских народов,[22] развитию правого государства в странах Большой Европы, а так же делал европейские государства конкурентоспособными в борьбе друг с другом, одновременно, способствуя укреплению иностранного капитала и его экспансии в колониальный мир.

Эффективности политических технологий национализма того времени способствовала его устойчивая, органичная связь с повседневной жизнью народа, от имени которого он выступал, умение реагировать на базовые потребности народной жизни. Это позволяло национализму делать акцент на культурных и идеологических аспектах своей политики, избегая мер, связанных с применением открытого насилия. При этом в культурной сфере национализм действовал предельно жёстко, не стесняясь использовать и откровенно авторитарные действия, что, впрочем, было вполне оправданно.

Тем не менее, не имеет смысла утверждать, что именно национализм обеспечил политическую, технологическую, экономическую, культурную гегемонию Запада. К тому моменту, когда национализм превратился в серьёзную политическую силу, такая гегемония уже существовала, и Запад в реалиях XIX века смог бы сохранить её в любом случае.

Безусловно, национализм оказал важнейшее влияние на становление европейской культуры XIX века, способствовал её расцвету. Националистическая идеология способствовала и развитию национального капитала, установления связей между капиталом и средним классом Европы. Не удивительно, что именно эта среда стала основной сферой его влияния.[23]

 

Но «век национализма» начался тогда, когда отношения между обществом и капиталом уже начали стремительно меняться. Причиной таких изменений была логика накопления, в рамках которой рост капитала является важнейшим условием его сохранения. Капитал может эффективно существовать, лишь находясь в процессе постоянного увеличения.

Но уже к семидесятым годам XIX века развитие новых технологий и относительная ограниченность национальных рынков сделали необходимым выход капитала за национальные границы. Началась трансформация капитала из национального в транснациональный, – вначале относительно медленно, но с каждым десятилетием этот процесс шёл быстрее. Одновременно с этим капитал в полной мере подчинил себе национальные государства, политика которых теперь стала соответствовать не собственной логике, а логике интересов капитала. Произошло слияние государственного аппарата и монополистических структур.

В 1870-е годы, когда до создания транснациональных корпораций было ещё относительно далеко, национализм с точки зрения капитала ещё сохранял смысл своего существования хотя бы потому, что он обеспечивал идеологическое прикрытие внешней экспансии – проникновения капитала одной страны на рынки другой. Но последующие трансформации европейского капитализма девальвировали ценность национального с точки зрения капиталистических интересов, превращая национализм в архаический реликт прошлого.

Не удивительно, что уже к концу 1980-х годов западноевропейские националистические партии стали превращаться в политических маргиналов. С точки зрения политического main stream, финансируемого ТНК, развитие национализма в европейских странах не только не необходимо, но и опасно, т.к. способно поставить барьеры для свободного перемещения капиталов и рабочей силы.

 

Современная экономика связана с большими социально-политическими образованиями, обладающими цивилизационными масштабами. Капитализм осуществил переход от государства к цивилизации.

Согласно логике капитализма в перспективе должна возникнуть единая, космополитическая цивилизация (или – целостное экономическое пространство). Но, поскольку в современной КМЭ существует несколько центров принятия решений, в данный момент это универсальное пространство пока ещё делится на частные сегменты, масштаб которых, тем не менее, всё равно значительно превосходит масштабы среднестатистических национальных государств XIX века.

И если США, территория которых уже в позапрошлом столетии обладала масштабами цивилизации, могут пережить такую трансформацию относительно безболезненно, то для европейских наций она катастрофична. Небольшие размеры этих государств выталкивают их за пределы исторического будущего. Подлинной субъектной реальностью сегодня обладает Европа в целом, а не отдельные государства. И последующие десятилетия станут тем временем активного перемещения европейских властных институтов в центр. Уже сегодня суверенитет национальных государств внутри ЕЭС серьёзно ограничен, в будущем этот процесс ограничения лишь усилится.[25]

Единственным способом спасения национального сегодня является выход из КМЭ или, по крайней мере, значительное повышение уровня автономизации национальных экономик. Такая политика будет неизбежно предполагать опору на иную, новую систему ценностей, отрицающую универсализм капитализма и апеллирующую к идее социальной справедливости, предполагающую защиту интересов большинства общества.[26]

Но такая, социалистическая по своей сути возможность, открыта далеко не всем. Потенциала малых стран не хватит для того, чтобы противостоять натиску КМЭ. Сегодня социализм как возможность открыт лишь для больших стран и политических образований. Применительно к европейскому политическому ландшафту, например, это означает, что к новой модели организации жизни может перейти лишь Европейская цивилизация, и не может какая-либо отдельная европейская страна.

Столь серьёзный культурно-политический поворот не может произойти сразу, одномоментно. Он требует времени. Но время в Европе играет против национальных идей и, соответственно, против национализма. С одной стороны, уже сейчас потоки иммигрантов существенно меняют социальную структуру и культурную среду европейских обществ. И с каждым годом эти изменения будут масштабнее и необратимее. Одновременно с этим будет меняться и самоидентификация населения: на место французов, немцев, поляков, чехов будет приходить всё больше «европейцев», причём отнюдь не с европейской внешностью.

 

Господство капиталистической экономической модели и психологии потребления делают современные европейские нации беззащитным перед тем системным катком, который их уничтожает. То, что эти нации в относительно недалёком будущем будут переплавлены в нечто наднациональное, исходя из сегодняшнего положения дел очевидно. Гибель «национальной Европы» неизбежна. И все локальные успехи современных националистических партий напоминают отчаянные контратаки армии накануне своей капитуляции.

В условиях, когда в центре КМЭ национализм стремительно теряет позиции, его возрождение на периферии и полупериферии оказывается проявлением культурного отставания стран этого типа от культурного развития центра. Это отставание имеет тотальный характер в том смысле, что проявляется не только в экономической, но и в культурной сфере: в периферийные общества социально-культурные и эстетические концепты приходят тогда, когда в странах центра они уже прошли пик своей популярности.

Эта ситуация характерна для всех стран постсоветского пространства. В то время как общества ведущих европейских страны сталкивается с принципиально новыми общественными вызовами, политическая элита бывших советских республик берёт на вооружение идеологические тренды прошлого, и, тем самым, окончательно легитимирует статус собственных стран в качестве отстающих.

Впрочем, национализм на периферии служит идеям развития своей страны лишь случайным, побочным образом. Если на Западе середины XIX века он был связан преимущественно со средним классом, то за пределами Запада он укоренён, главным образом, в среде социальной элитыи обеспечивает встраивание постколониальных стран в структуру капиталистической эксплуатации , а лидерам национализма даёт возможность для последующего перемещения на Запад.

Под знаком таких перспектив многим представителям постколониальной политической элиты глубоко безразлична судьба их собственной страны в долговременной перспективе. Различие между постколониальными неолибералами и внешне противостоящими им националистами не столь значительно, как может показаться на первый взгляд.

И причина возникновения таких элит кроется не в злой воле и факторе индивидуального выбора. Основы социального мировоззрения формируются системным образом, это и делает мировоззрение историчным. И пока будет существовать капиталистическая мировая экономика, элита периферии и полупериферии будет склонна занимать компрадорские позиции.[27]

 

При том, что русское национальное движение очень быстро распознало компрадорскую суть политического режима Б.Н. Ельцина, в концептуальной сфере оно угодило в ловушку, поставленную Западом, и оказалось дезориентированным. В этом состоянии оно, в значительной степени, пребывает и до сих пор.

Суть ловушки состояла в том, что Русской цивилизации было предложено примерить на себя формы, свойственные маленьким народам и государствам, не являвшимся многонациональными, обладавшими другой (индивидуалистической) психологией, и возникшие в совсем иной культурной и социальной реальности.

При том, что русское национально-патриотическое движение испытывало огромный интерес к дореволюционному наследию и активно его изучало, отсутствие в дореволюционной России национализма как влиятельного интеллектуального движения почти никого, по большому счёту не смутило. Дело закончилось поэтической романтизацией деятельности «Чёрной сотни» и «Союза Русского Народа», после чего национализм стал одним из главных оппозиционных трендов.

В своих элементарных, предельно примитивных формах национализм проявился в стихийном уличном движении, время от времени заявляющем о себе до сих пор. Но большинство участников этого движения, утверждая русскость собственного происхождения, ориентировались на западные стандарты организации, символики и т.п., что уже само по себе наделяло их деятельность характером той же шизоидности, что и у их украинских единомышленников. Не случайно значительное количество участников этих групп оказалось на Донбассе, где, воюя на стороне украинских бандформирований, приняли активное участие в физическом уничтожении русских людей. Лозунг «Россия – только для русских» никак не помешал им проделать весьма экстравагантную духовную эволюцию.

Серьёзным ударом по позициям национализма стали события второй половины 90-х годов. Если на пике экономического и социального хаоса русское общество проявило высокую чувствительность к националистическим идеям, что сделало, в частности, Русское Национальное Единство (РНЕ) одним из самых влиятельных и динамично развивающихся политических движений в стране, то как только экономическая ситуация чуть-чуть стабилизировалась, русское население страны стало предпочитать национальным социальные лозунги и ведущей оппозиционной силой с 1994-95 годов становится КПРФ.[28] Рост безразличия к русской теме, которая, если следовать западноевропейской социальной логике должна была бы сохранять свою актуальность, констатирует и ряд лидеров РНЕ, возглавлявших региональные организации движения в конце 90-х годов.

О степени популярности русского «классического национализма» может свидетельствовать простое сопоставление численности участников Русских маршей и маршей Бессмертного полка. На первые приходят сотни, иногда – тысячи, во-вторых участвуют миллионы.

 

Русское национально-патриотическое движение, встраиваясь в западный по своему происхождению дискурс национализма, усваивает и западную модель восприятия реальности. Это принуждение срабатывает на автоматическом уровне, являясь проявлением системной логики, в данном случае – логики развёртывания дискурса.

К частным проявлениям такой логики относится представление, что русской народ существует в режиме геополитической закрытости. Но более важен и опасен другой элемент этого дискурса, утверждающий, что борьба за привилегии и социальное господство является естественным состоянием общественной жизни. Тезис Гоббса «общество – это война всех против всех» стал нормативным для западной политической мысли, а с Запада он перекочевал на русскую (постсоветскую) почву.[29]

 

Fakir> Для коллекции.

[1] В данном случае речь идёт не о происхождении термина «нация» как такового, а о возникновении политического концепта. Сам термин появился задолго до появления европейских централизованных государств Нового Времени. Он уже существовал уже в средневековых университетах, где обозначал студенческие землячества. Скорее всего, он и возник там же. Но в тот момент термин имел локальное значение и не претендовал ни на универсализм, ни на доминирование в политической сфере.

[2] Подробнее о проблемах определения слова «нация»: Иванников С.И. Нация как символ веры // «Топос», 02.09.2019. – URL: Нация как символ веры | Сергей Иванников | Онтологические прогулки | Топос - литературно-философский журнал

 

[3] Эту связь очень точно уловил К. Маркс с его тезисом «пролетариат не имеет Отечества». В середине XIX века идея национального единства даже в странах с устоявшейся национальной риторикой формировалась на фоне глубокого социального раскола, что было наглядно продемонстрировано революциями 1848 года. Но для значительной части марксистов этот тезис превратился в догму, которую многие левые продолжают отстаивать до сих пор несмотря на то, что в 1914 году европейский пролетариат показал, что Отечество у него есть и марксистский тезис «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» потерял свою актуальность. Если к середине XIX века «нация» была укоренена на верхних этажах социальной лестницы европейских государств, то ближе к концу столетия эта идея утвердилась и среди низших слоёв европейского населения. Началась, по образному выражению А. Дж. Тойнби, «эпоха национализма» в европейской истории, наступление которой сам Тойнби датирует 1875 годом. Симптоматично, что именно в этот период европейские региональные капиталы достигли пределов своего экстенсивного роста в границах национальных рынков, и стала актуальной тема внешней экспансии капитала. В этой ситуации капитал часто использовал национальные лозунги для идеологического обоснования такой экспансии.

[4] Германия являет собой крайне оригинальную модель европейского нациогенеза. Во-первых, это связано с основными движущими силами этого процесса на его начальном этапе. Немецкое гражданское общество сыграло в нём не меньшую роль, чем различные германские государства. Со времён И.-Г. Гердера задачу формирования национального самосознания берёт на себя немецкий университет, что стало своеобразным ноу-хау в европейской политической жизни. Впрочем, достаточно быстро инициатива в этом процессе перешла к их законным хозяевам – германским государствам, прежде всего – к Пруссии и Австрии. Во-вторых, необходимо признать, что этот нациогенез не завершён до настоящего времени и, скорее всего, не будет завершён никогда. Часть германских земель в ХХ веке была утрачена, а Германский Мир является миром, расколотым на два государства. Этот мир так и не смог обрести единство. Соответственно, и все идеологические и политические программы объединения этого мира, начиная с эпохи Просвещения потерпели неудачу в некоем окончательном, абсолютном смысле.

 

[5] В СССР процесс осознания ведущей роли русского народа в жизни страны был крайне противоречивым. В первые годы существования советской власти была предпринята попытка противопоставить слову «русский» слово «советский». Но уже во второй половине 1930-х эти устремления идут на спад. Очевидным симптомом этого процесса стал разгром исторической школы М.Н. Покровского. Представление, что советское государство вернулось к русским национальным ценностям уже в годы Великой Отечественной войны, является не вполне точным. Идеология военного времени придала этому процессу завершённость, но сама тенденция проявилась раньше. По сути, русофобский интернационализм доминировал в официальном советском дискурсе лишь в первые 15-18 лет советской истории, что не мешает ряду современных отечественных националистов характеризовать всю советскую идеологию как анти-русскую. При этом необходимо отметить, что тема «русскости» действительно редко выходила на первый план. Советские идеологи чаще апеллировали к социальным характеристикам Русского мира («советскость»), нежели к историческим. Но в этом, несмотря на внешнюю странность, они сходны с идеологией имперского времени, когда акцент делался не столько на русскости, сколько на православности. В Китае хань были более последовательны и прямолинейны. Но и оснований для такой последовательности больше: хань составляют на данный момент более 90% населения Китая.

 

[12] Ещё в начале 1960-х ряд афроамериканских активистов начали использовать метафоры «расколотой нации» и «двух наций», каждая из которых выдавала желаемое за действительное. С точки зрения нациогенеза в США времён популярности Элвиса Пресли не было ни национального раскола, ни, тем более, «двух наций». Нацией афроамериканцы начали осознавать себя лишь с середины 1960-х. А первым сакральным событием в жизни этой нации стало 4 апреля 1968 года – день, когда был убит Мартин Лютер Кинг. Но афроамериканская нация осознавала себя отнюдь не в соответствии с классическими американскими принципами, о чём современное BML предельно наглядно свидетельствует.

 

[14] Одним из исключений была Чехословакия. Чехия ещё до Первой Мировой войны была вполне сложившимся промышленным центром, одним из главных в Австро-Венгрии. Страна не испытывала потребности в догоняющей модернизации и, соответственно, в существовании особого режима, способного такую модернизацию осуществить. А неизбежные для молодого государства националистические перехлёсты не требовали мобилизации со стороны чешского общества, вполне обыденно и буднично «разряжаясь» на Словакии. Напряжённость между Прагой и Братиславой сохранялась и в послевоенное, социалистическое время.

 

[21]Впрочем, и на западноевропейской почве были свои исключения. Так, например, в Бельгии, где сосуществуют два народа, никакой консолидации общества на основе принципов национализма нет и быть не может. Националистические идеи здесь не столько консолидируют, сколько сталкивают два народа друг с другом. Показательно, что франко-фламандский конфликт в Бельгии резко вспыхнул в середине XIX века, т.е. тогда, когда европейский национализм начал превращаться в главное идейно-политическое течение в Европе.

 

[22] В связи с этим показательно, что наступление «века национализма» согласно А. Дж. Тойнби (1875 г.) почти совпадает с началом Долгой депрессии в европейской экономике (1873 г.). Ухудшение экономической ситуации неизбежно усиливало протестные настроения и способствовало росту радикальных движений. В этой ситуации национализм стал альтернативой идеям социализма, смог (в значительной степени) сформировать в обществе образ будущего, не связанный с революционными преобразованиями и, тем самым, отвести его от того хаоса, который неизбежно возникает в ходе любой революции.

[23] Среднему классу было что терять в этих условиях. Тем более, что доходы этого класса, так или иначе, зависели от роста капитала. Средний класс нуждался в социальной стабильности, и национализм смог на какое-то время её обеспечить.

 

[24] Подлинно национальным сегментом национальной экономики сегодня является лишь мелкий и отчасти – средний бизнес, т.е. экономические субъекты, не способные формировать основные тенденции экономического развития. Их существование сегодня связано либо с тем случайным обстоятельством, что крупный капитал пока ещё не успел их уничтожить, либо с тем, в ряде сфер экономики активная деятельность монополий не выгодна самим монополиям. В этом контексте очень показательной является история мелких частных предприятий и торговых точек в постсоветской России. 1990-е годы стали десятилетием расцвета мелкого бизнеса в стране, но это явление было возможным лишь потому, что более крупные экономические игроки были заняты разделом глобальных сфер влияний. Как только такой раздел произошёл, и началась экономическая стабилизация, частный бизнес в стране стремительно сократился. Та же розничная торговля, например, сегодня контролируется крупными торговыми сетями, давно выдавившими мелкий бизнес из этой сферы. Идеологи свободных рыночных отношений времён поздней Перестройки были уверены, что именно мелкий частный бизнес является социальной базой капитализма и главной средой формирования среднего класса. Но в реалиях современной КМЭ сфера мелкого частного бизнеса, скорее, оказывается средой деклассирования среднего класса, а капиталистическая модель экономики – главной угрозой для мелких экономических структур. В результате парадоксальной исторической трансформации сегодня главным защитником таких структур может быть только лишь социалистическая политика, ставящая пределы для развития стратегии абсолютной экономической рентабельности, утверждающей, что имеет право на существование только то, что приносит прибыль, а все существующие социальные объекты обладают исчислимой ценностью.

 

Грач> НОВОСТИ РУССКОЙ ОБЩИНЫ [31 ВЫПУСК] #русскаяобщина #важное #новости #мигранты #русские #дружина - смотреть видео онлайн от «РУССКАЯ ОБЩИНА» в хорошем качестве, опубликованное 5 мая 2024 года в 10:57.
Грач> есть и такое направление в нацстроительстве … или нацремонте?

Это про что? оно точно имеет отношение к основной теме?
Может быть, лучше подобрать какой-то более подходящий топик? (там, если про требования проверить полиции - то это, наверное, уместнее в России-2024, или Гражданское общество, или о полиции и правосудии...)

"Национализм" в заголовке топика - в данном случае не столько про разные проявления национализма, а скорее, о национализмах как инструментах созданий наций (обычно не единственных и вообще говоря - вовсе не обязательных).

Fakir> Это про что? оно точно имеет отношение к основной теме?
как по мне так точно про нацстроительство ... правда снизу и конкретными действиями
можно и отнести к нацремонту

Грач> как по мне так точно про нацстроительство ... правда снизу и конкретными действиями

Ну хорошо - т.к. видео не смотрю, то будем полагаться на ваше мнение.
Но вы тогда, пожалуйста, по возможности просмотрите топик с самого начала, если не читали, а просто подбирали по ключевым словам - и определите сами, насколько именно в этом смысле оно уместно. А если вдруг нет, то куда лучше разместить или новую тему создать.

Fakir> . А если вдруг нет, то куда лучше разместить или новую тему создать.
тему я иногда читал, хоть и не всё, коли вы как создатель темы не видите сообщения о Русской общине как соответствующие теме то готов создать новую

Грач> коли вы как создатель темы не видите сообщения о Русской общине как соответствующие теме

1. Ну, про русские общины я много чего знаю, за пределами РФ, правда уже достаточно давнее (еще когда Рогозин на этой тематике подвизался, и кстати его в принципе хвалили). И по тому опыту к данной теме не отнёс бы.

2. Вы принесли чисто видео, а я их не смотрю (отнимают времени в разы больше, чем текст того же содержания), поэтому оценить соответствие не могу.

Раз вы и видели, и в теме, то и карты в руке, и решайте. Под вашу моральную ответственность

Fakir> Раз вы и видели, и в теме, то и карты в руке, и решайте. Под вашу моральную ответственность
вот и ладненько