Сартр отмечал: "Между ХVII и ХХ веками я вижу три философские эпохи, которые связаны с известными именами: это эпоха Де карта и Локка, затем Канта и Гегеля и, наконец, Маркса. Эти три философские эпохи последовательно стали своего рода гумусом всякой мысли и горизонтом всякой культуры. Они непреходящи до тех пор, пока не пройдет исторический момент, выражением которого они являются. Я всегда подчеркивал, что "антимарксистский" аргумент есть не что иное, как неприкрытое возрождение домарксистской мысли. Так называемое преодоление марксизма есть в худшем случае возврат к домарксистской мысли, а в лучшем случае — возрождение мысли, содержащейся в философии, которую хотели преодолеть".
После выхода первого издания "Капитала" Маркса часто обвиняли в том, что он "не предвидел будущего", что "не дал рецептов для кухни будущего" — это его собственное выражение. Да, Маркс никогда не сочинял таких рецептов.
Когда у нас начали забывать марксизм? Откровенно говоря, и в советское время это тоже была очень большая проблема — соответствовать званию марксиста. Вспомним высказывания Сталина на февральско-мартовском пленуме 1947 года. Он говорил, что не знает, многие ли члены ЦК усвоили марксизм, многие ли секретари обкомов и крайкомов усвоили марксизм. Он как раз обращает внимание на то, что это очень непросто — овладеть марксизмом. Он говорит, что требуются десятилетия, чтобы усвоить эту теорию. Как Ленин усвоил марксизм, как он читал сочинения Маркса? Он их прорабатывал, конспекты составлял, перечитывал раз, другой, третий, вживался в них. Сталин выдвигает на 1947 год задачу переобучения всех руководящих членов партии через партийные курсы, ленинские курсы и курсы по истории партии. Через несколько лет он возвращается к этой проблеме. В "Экономических проблемах построения социализма в СССР" Сталин задается вопросом: "Как воспитать молодые кадры в духе марксизма-ленинизма?" Он понимал, что настоящих марксистов очень мало, остро ощущал опасения, что марксизмом овладели недостаточно.
Беда в т.ч. в терминологии (причём это стало существенной проблемой именно в эпоху всеобщего среднего и распространённого высшего образования).
Почти каждый крупный мыслитель находит неудовлетворительным (и совершенно справедливо) доступный ему язык, его словарь, видит, что сказать то, что ему, мыслителю, надо, на имеющемся языке просто невозможно (попробуйте-ка перевести на чукотский несложную фразу "метрический тензор третьего ранга") - и поневоле создаёт собственный "птичий язык". И ему-то всё понятно, может даже очень ясно всё получается - но со стороны как минимум наполовину смотрится как полный бред и через слово "ложные друзья переводчика". Иногда возникает школа, свободно владеющая этим языком основателя. Но не всегда. Или им только кажется, что говорят правильно.
В сущности, это где-то похоже на описанную Лемом проблемы метаязыков "Големов" - компьютерных суперинтеллектов.