Поразительно каких высот может достигнуть сельское хозяйство без социализма

«Они даже не представляли себе науку, которую взялись отменять» | Colta.ru

70 лет назад на августовской сессии ВАСХНИЛ Сталин громил генетику. Как это было и какую брешь оставило в советской науке, рассказывает Борис Жуков //  www.colta.ru

 

Борис, в послевоенное время в советской науке происходило много зловещих и жутких вещей. Но борьба с «генетикой — продажной девкой империализма» как-то особенно запомнилась. Почему?



— Громили не только генетику. Но ее разгром был первым и в своем роде образцовым. Советская биология так и не оправилась от этого удара. По этой модели проводились дальнейшие кампании. Два года спустя громили физиологию на так называемой Павловской сессии. Причем под лозунгом защиты чистоты павловского учения с особенным азартом шельмовали академика Леона Абгаровича Орбели, непосредственного ученика и фактически преемника Павлова. Громили квантовую химию — принципиально новое направление и самое плодотворное на тот момент. Что там было в гуманитарных областях, я лучше даже говорить не буду.



— Зачем Сталину понадобилось уничтожать науку, причем сразу после войны, когда особенно были нужны новые технологии?



— А зачем ему понадобилось накануне конфликта с Германией, неизбежность которого он прекрасно понимал, уничтожать командный состав собственной армии? А зачем ему понадобилось сажать и расстреливать руководителей промышленности, в том числе и военной? Сталину все время, непрерывно нужны были какие-то процессы, какие-то кампании, какие-то внутренние враги. Поскольку «эксплуататорских классов» к концу сороковых годов в СССР уже не осталось, с троцкистами и бухаринцами тоже вроде бы разобрались, очередными отступниками от генеральной линии стали менделисты-морганисты. Он и с физикой хотел сделать то же самое («лженаучными» и «идеалистическими» должны были объявить теорию относительности и квантовую механику), но ему объяснили, что тогда не будет бомбы. И все. Желание пропало. А прочие науки он не считал чем-то существенным, влияющим на могущество страны. Что, без новейших достижений биологии крестьяне хлеб не вырастят? Вырастят, никуда не денутся, и мы этот хлеб у них отберем. Тут помимо сталинского отношения к науке еще и сталинское отношение к деревне. Он считал ее безграничным источником любых ресурсов — денег, людей, продовольствия. Оттуда можно брать, брать и брать, растрачивать в любых количествах на любые цели, ничего не давая. И с наукой — с биологией, с физиологией — он считал возможным поступать как угодно. Ему по большому счету было неважно, чьи теории верны — Лысенко или Вавилова. Важно было, чтобы руководящий пост занимал абсолютно послушный человек, обязанный своим положением лично ему и всегда помнящий об этом.



В результате сложилась замечательная команда людей, вообще не представлявших себе ту науку, которую взялись отменять. Было полное и девственное невежество, причем не только в теории, но и в методологии.



Изрядное количество людей, вроде даже образованных, почему-то считает Лысенко сторонником Ламарка. Не только про Лысенко известно, что он был ламаркистом, но и про Ламарка они знают главным образом то, что в него верил Лысенко. На самом деле Лысенко бессмысленно относить к какому-то направлению, потому что этот персонаж был вне науки. В его голове было нагромождение из ошметков разных теорий, противоречивших друг другу, чего он искренне не замечал. Да, он, как и ламаркисты, горячо отстаивал наследование приобретенных признаков. Вплоть до смешного: когда уже в середине шестидесятых годов его деятельность в Горках Ленинских проверяла комиссия Академии наук, что он велел ни под каким видом не показывать ревизорам? Нецелевое расходование средств? Дикий расход кормов? Он скрывал факт выбраковки коров по причине недостаточной удойности. То есть абсолютно нормальную и законную процедуру, то, что делает любая контора, занимающаяся племенным животноводством. Но Лысенко готов был скорее признать хищение социалистической собственности, чем выбраковку. Потому что у него была установка: мы коров не отбираем, мы их воспитываем, а потом это переходит в наследственность.



В то же время «закон видообразования», который он проповедовал, знаменитое порождение пшеницей пырея, овсом овсюга и т.д. — это такой малограмотный пересказ концепции голландского ученого Хуго де Фриза, согласно которой вид возникает мгновенно, скачком. Во всех своих основных положениях эта теория резко противоречила любым версиям ламаркизма — но то ли Лысенко не понимал этого, то ли его это не волновало. Самое смешное — кто такой де Фриз? Это один из ранних генетиков, переоткрывших законы Менделя. Естественно, что Лысенко никогда не ссылался ни на какого де Фриза, да и вообще ни на кого — кроме разве что Сталина и Мичурина.



— Малограмотные люди всегда в избытке. Почему из них именно Лысенко сделал такую карьеру?



— У него был природный талант пиарщика. Он умел работать со средствами массовой информации — теми, которые были у молодой Советской страны. Помнишь у Марка Твена — курица снесла яйцо, а квохчет так, словно снесла целую планету. Лысенко умел квохтать. В какой-то момент ему даже Вавилову удалось заморочить голову. Возьмем его знаменитую яровизацию. Явление было известно и до него. Но именно Лысенко предложил удачный термин, который всем понравилсяt

Когда-то давным-давно, в детстве, в мои руки попал старый, еще довоенный, словарь по биологии. Статья про яровизацию по алфавиту была последней, но по объему занимала едва ли не половину всей книги. Я поняла, что это что-то страшно важное, но больше это слово мне в жизни так никогда и не встретилось. Что это вообще было такое?

— Это вот что. Есть так называемые озимые растения, их высевают осенью, они осенью часто и всходят, далее переживают зиму под снегом и весной быстро гонят цветоносные побеги, то есть в случае злаков — колос. Если же их просто посеять весной, они дадут зелень, а колоситься так и не станут. Но если перед этим зерно некоторое время подержать на холоде, так, чтобы оно имело доступ к кислороду и было постоянно увлажненным, то оно летом даст урожай. Это было известно давно. К этому относились как к небезынтересному научному феномену, от которого не стоит ожидать особой практической пользы. Потому что — а смысл? Если тебе нужно, чтобы зерно дало урожай в год посева, — возьми ты яровой сорт и не мучайся. Но Лысенко отчего-то решил, что такой метод должен повысить урожайность. И вот с тридцатых годов, будучи еще отнюдь не всевластным президентом ВАСХНИЛ, но достаточно заметной фигурой — директором Всесоюзного селекционно-генетического института в Одессе, он буквально принуждал колхозы это делать — яровизировать пшеницу.

А теперь представим себе не экспериментальную делянку, а колхозное поле, площадь которого, предположим, километр на километр, то есть всего сто гектаров. При норме высева по пшенице от 160 до 250 килограммов на гектар, извините, нам нужно сколько зерна? В среднем двадцать тонн. Надо как-то это зерно перекидать на холод, но не на мороз и там выдерживать 35—50 дней по методике Лысенко. Все это время зерно надо непрерывно увлажнять, постоянно его перелопачивать, чтобы обеспечить ему приток кислорода и не допускать, чтобы оно загнило.

— Неужели это внедряли?

— Это внедряли. Яровизация на пике занимала 13 процентов зернового клина в СССР. Есть фотографии, где колхозницы деревянными лопатами это зерно перемешивают. Оно у них, конечно, замокало, плесневело, гибло. В результате изрядная часть семенного зерна, которого в стране и так не хватало, на этом деле терялась. В самых тяжелых случаях — до половины.

— Постой, но если учитывать размеры страны, то 13 процентов — это какие-то гигантские площади!

— Колхозы от этого дела откровенно пытались откосить. Сеяли зерно обычным способом, а в отчетах указывалось, что был произведен процесс яровизации. Поэтому никто не знает, сколько полей действительно было засеяно яровизированными семенами. Никому это было не известно, даже самому Лысенко, и он это признавал.

Потом началась война, стало не до яровизации — рук и так не хватало. Ну а после войны об этом методе уже не вспоминали. Более того, журнал лысенковцев, выходивший до войны, так и назывался «Яровизация». С июня 1941 года выпуск его был прекращен. В 1946 году возобновлен — с той же редколлегией, тем же кругом постоянных авторов, но он назывался уже «Агробиология». Яровизация упоминалась только в списке великих достижений великого человека.

— То есть все равно, несмотря на признанный провал, для советской власти он оставался великим ученым? Я не могу не привести еще одну цитату из Марка Твена: «В этой жизни вам нужны невежество и уверенность в себе — и успех вам обеспечен».

— Да! Вот это его умение просто потрясает. С него всегда все было как с гуся вода! В 1936 году три крупных селекционера — Петр Константинов, Петр Лисицын и работавший тогда в СССР болгарин Дончо Костов — официально, имея на то все полномочия, занялись проверкой одесского института, которым руководил Лысенко, и обнаружили, что вся деятельность народного агронома — один большой блеф и надувательство. Их выводы не только вошли в официальный отчет, но и были напечатаны в открытой прессе. Какие последствия это имело для Лысенко? Никаких! В сороковые он пообещал завалить страну зерном, создав так называемую ветвистую пшеницу, — еще одна откровенная афера. В сущности, всю его жизнь у него была задача делать так, чтобы информация о его предыдущих провалах как-то не вылезала наружу.

Но после войны стала накапливаться некая критическая масса… И вот эта ситуация 1948 года — она отчасти была спровоцирована тем, что недоуменные письма с вопросами и жалобами уже стали писать не только высоколобые генетики. Писали агрономы, простые колхозники, сотрудники сортоиспытательных станций, которые высаживали лысенковские сорта или применяли лысенковские агроприемы и видели, что ничего не работает. Страна и так голодная, а тут какие-то безумные инициативы. Например, его знаменитое «внутрисортовое скрещивание растений-самоопылителей», ради которого колхозники вручную вырезали тычинки у нераскрывшихся цветов злаков. (Лысенко всегда гордился, что ставит опыты не на лабораторных делянках, а на колхозных полях.)

Ко всему прочему, генетики обзавелись, как им казалось, достаточно высоким покровительством партийного руководства. Они обращались в сектор агитации и пропаганды ЦК, где был отдел науки. Оцени, что за науку отвечал сектор агитации и пропаганды. Это многое говорит о том, как представляли себе роль науки эти ребята. А руководил отделом Юрий Андреевич Жданов. Да-да, сын того самого Андрея Жданова, члена Политбюро, отвечавшего за идеологию.

 

В нашей стране генетика как научная дисциплина оформилась лишь
в советское время. Первые курсы по генетике открылись в Ленинградском
и Московском университетах лишь после Октябрьской революции. Не-
большая генетическая лаборатория Академии наук преобразована в Ин-
ститут генетики лишь в 1934 г.