В качестве бенефициара реформы РАН ее инициатор Дмитрий Ливанов назвал себя. Недавно Ливанова назначили новым ректором МФТИ
Сотрудница петербургской фирмы по написанию курсовых, дипломов и других научных работ рассказала о том, как функционирует структура и сколько народу ежемесячно готовы купить высшее образование.
По словам моих собеседников из МФТИ, они уверены, что нарушены все правила назначения руководителя их вуза, самого мощного физико-математического вуза в стране. Никто заранее не спрашивал мнения научного сообщества, наблюдательного совета, который как совет директоров должен был высказаться по поводу новой кандидатуры. Снова, как и в 2013 году, судьбу научной организации решили, словно провели военную операцию: быстро, никого не предупреждая.
Между тем нельзя сказать, что в Физтехе не знали о готовящейся смене власти. Физтеховцы, к слову, считали самым достойным и компетентным человеком на пост ректора профессора РАН, профессора МФТИ, автора более 350 (!) научных публикаций и патентов на изобретения Андрея Иващенко.
О самом подходящем, по мнению людей науки, преемнике Кудрявцева заранее писали министру Фалькову. Мнение сотрудников Физтеха поддерживали в Отделении физических наук РАН, в Сибирском отделении РАН, в организации, объединяющей в нашей стране ученых-физиков «Национальная технологическая инициатива», в «Физтех-Союзе». Но... Ничего не помогло.
Фалькову не доставляют почту? Или Ливанова просто навязали Физтеху?
«Сама идея федерального университета пошла с моей статьи 2008 года в газете «Правда Севера» «Северный федеральный университет в Архангельске: быть или не быть?», потом статьи вместе с Е. Луговской в Москве. Поэтому ко мне часто обращались с вопросом, что в итоге получилось, целесообразно ли было его делать?
…Хочется напомнить, что федеральный университет в Архангельске создавался для завоевания лидирующих позиций в Северо-Западном федеральном округе, или, по крайней мере, на Европейском Севере… этого, к сожалению, не произошло… В свое время Поморский университет соревновался за лидерство на Европейском Севере с Петрозаводским университетом, идя примерно вровень с ним. САФУ же резко откатился назад в показателях по сравнению с этим вузом
За последние 10 лет резко сократился студенческий контингент САФУ. Напомню, что, согласно данным статистики, в 2010 году в ПГУ обучалось 11 449 студентов, а в АГТУ/САФУ — 9969 студентов, т. е. общее число составляло 21 618 чел. В 2011 году, после вхождения ПГУ в состав САФУ, их численность сразу сократилась более чем на 2 тыс. чел, составив 18 089 чел. В Севмашвтузе в это время обучалось 2367 чел., а в ВЗФИ — 3915 чел. Иначе говоря, студенческий контингент сократился за десятилетие в два с лишним раза и приближается к уровню ПГУ 2010 года.
Передо мной все время возникает вопрос, а надо ли было идти на ликвидацию двух ведущих самостоятельных вузов региона, объединяя их и затем еще целый ряд других учебных заведений в федеральный университет. Может быть, было разумнее не делать этого?
Взвешивая аргументы «за» и «против», прихожу к выводу, что САФУ получил, но к сожалению, не использовал свой шанс на развитие. В него были вложены огромные деньги, которые не получили другие вузы, в том числе на Европейском Севере.
Передо мной все время возникает вопрос, а надо ли было идти на ликвидацию двух ведущих самостоятельных вузов региона, объединяя их и затем еще целый ряд других учебных заведений в федеральный университет. Может быть, было разумнее не делать этого?
Взвешивая аргументы «за» и «против», прихожу к выводу, что САФУ получил, но к сожалению, не использовал свой шанс на развитие. В него были вложены огромные деньги, которые не получили другие вузы, в том числе на Европейском Севере.
Проблемы науки и образования в Северном Арктическом университете, проанализированные профессором САФУ В. И. Голдиным в статье «Как федеральные университеты становятся механизмами сокращения науки?», во многом заданы установками федерального центра в отношении науки и образования. Снижение их качества носит системный характер, на который наслаиваются региональные, субъективные и другие факторы.
Произошли изменения в худшую сторону и с образованием — от школьного до вузовского. Если в советский период на образование тратилось от 8 до 10% ВВП, то сегодня — 3,7%. В рейтинге расходов на образование в % от ВВП Россия занимает сегодня 120-е место в мире и лишь 11-е место среди постсоветских республик.
Владимир Станулевич: Это «большие цифры», а как деградация выглядит вблизи?
Владислав Голдин: Стипендия магистрантов в Северном Арктическом федеральном университете — от 5,3 до почти 7,5 тыс. рублей. Магистранты вынуждены одновременно с учебой работать, что сказывается на уровне знаний. У аспирантов во времена СССР стипендия составляла 100 рублей и равнялась средней зарплате по стране — можно было прожить, занимаясь только наукой. Сегодня стипендия аспиранта САФУ — около 7,6 тыс. руб.
(примечание: стипендия студента магистратуры Сколтеха где-то от 70 тыр., НЯЗ)
В результате защищаемость диссертаций в стране снизилась до 15−18%. Докторантура фактически ликвидирована. Не удивлюсь, если свершится мечта российских псевдолибералов — ликвидация ученых степеней докторов наук, за что они борются с 1990-х.
В советское время преподаватель вуза обязан был раз в 5 лет повышать квалификацию в институтах повышения квалификации. Ничего этого нет уже много лет, что привело к профессиональной деградации преподавателей и студентов. Преподаватели вузов не имеют возможности ездить в научные командировки!
К 2021 г. на госпрограмму «5‑100» было потрачено около 80 млрд рублей. Их освоил 21 российский университет. Ректоры трубят полную викторию, а Минобрнауки заявляет о перевыполнении плана. Скептики из научной среды на это кривятся. Ведь в 2016 г. для формального выполнения госпрограммы правительство РФ специально внесло поправку, позволяющую считать целью указа не три глобальных рейтинга (Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE) и Academic Ranking of World Universities (Шанхайский рейтинг), а их многочисленные подвиды.
К концу 2020 г. ни один участник госпрограммы «5-100» так и не вошёл в первую сотню трёх мировых рейтингов. МГУ – единственный российский вуз, который обретается на дне топ-100 Шанхайского рейтинга (93-я позиция), представлен в глобальных рейтингах QS (74-е место) и THE (174-я строчка). И хотя Счётная палата в феврале 2021 г. объявила, что вузы-участники не достигли «верхнеуровневых целей», в отраслевых рейтингах в топ-100 пребывают сразу 17 российских вузов, которые на каждом шагу об этом хвастаются.
Недавний ректор ВШЭ и глава ассоциации «Глобальные университеты» Ярослав Кузьминов отмечает, что под викторией понимают всё же не только места в рейтингах. Например, каждый второй победитель российских олимпиад школьников выбрал для поступления вузы, которые участвовали в госпрограмме. А у зачисленных первокурсников на 6 пунктов вырос средний балл. С другой стороны, в Стэнфорд на фоне начавшейся пандемии всё равно было не уехать. А из чего ещё в России выбирать?
Естественно, вузы-участники «нарастили присутствие» в международных научных журналах. Например, количество ежегодных публикаций в базе Scopus выросло в 4, 2 раза, а количество цитирований – в 6, 4 раза. СМИ рассказывали, что работники образования приспособились, напропалую цитируя друг друга в публикациях, которые целенаправленно продвигались специальными «творческими группами».
Программа не столько решила, сколько обострила многие проблемы высшей школы. Вузы, получившие дополнительное финансирование, смогли переманить к себе преподавателей из заведений попроще. Зато в вузах, где 200–300 докторов наук, на каждого из них смотрят как на легко заменяемый винтик – следовательно, не получается быстро обновлять учебные программы. А без этого «естественного» движения в рейтингах быть не может.
Доцент кафедры политических и общественных коммуникаций Института общественных наук РАНХиГС Николай Кульбака напоминает, что престиж вуза создаётся долгими годами, иногда десятилетиями. А сопредседатель межрегионального профсоюза «Университетская солидарность» Павел Кудюкин отмечает, что 80 млрд рублей – это четверть годового бюджета Гарварда. А у нас эти деньги размазали на 8 лет между 21 университетом. И подтолкнули вузы хитрить и изворачиваться, чтобы получить хоть что-то.
В конце 2020 г. пресс-служба Южного университета объявила, что вуз занял 90-е место в международном рейтинге вузов QS EECA («QS University Rankings: развивающаяся Европа и Центральная Азия»). На поверку в рейтинге из 400 университетов мира оказался 121 российский, МГУ и СПбГУ – в первой тройке. К развивающимся странам Европы МВФ относит Турцию, Украину, страны Прибалтики и бывшей Югославии, всех бывших российских партнёров по Варшавскому договору. А Центральная Азия – это Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан. Но даже среди них наших вузов менее трети.
Некоторые вузы гордятся попаданием в рейтинг RAEX-100, в котором и вовсе только российские вузы. А треть из них представлена Москвой. Но и данные RAEX свидетельствуют: наибольший прогресс достигнут в области научных публикаций – 5 лет назад на одного «научно-педагогического работника» приходилось 0, 20 публикации в год, а сегодня – уже 0, 68 публикации. Зато количество преподов на сотню студентов, которым так гордились наши вузы в советские времена, сегодня снижается.Ещё в 2013 г. было 8, 33 преподавателя, а сегодня – уже 6, 94. Мы пока ещё на уровне Германии и Китая, но тенденции по сравнению с этими странами разнонаправленные.
В феврале 2015 г. губернатор Самарской области Николай Меркушкин объявил об объединении трёх вузов: СамГУ, СГАУ (аэрокосмический университет) и СамГТУ (политехнический университет). За считаные дни петиция к президенту Владимиру Путину с просьбой сохранить вузы как самостоятельные единицы собрала почти 4 тыс. подписей. А преподаватели и студенты заявили о готовности протестовать. Ведь все три вуза занимали место в первой сотне общенационального рейтинга: 48-е, 23-е и 56-е соответственно. На прошедшей конференции трудового коллектива СамГТУ лишь 4 делегата из 144 проголосовали за объединение вуза с двумя другими. Депутат Самарской думы Михаил Матвеев посоветовал губернатору «не ломать, что он не строил»: дескать, Меркушкина возбудили крупные средства, которые Москва выделяла под объединение вузов в тучные годы, когда нефть стоила 120 долларов за баррель. «А что дадут и дадут ли вообще – при 50 долларах – неизвестно», – пояснил Матвеев.
В итоге Самарский университет был присоединён к СГАУ, а Политех сам «съел» Самарский государственный архитектурно-строительный университет и стал одним из «опорных вузов» России. Что ещё раз показало: логика объединений может быть любой, а сами слияния – носить противоестественный и быстро меняющийся характер.
Федеральные власти и не скрывают, что видят высшее образование в виде пирамиды. В верхнем эшелоне – 10–15 вузов, конкурирующих с ведущими университетами мира и получающих максимальное финансирование. В средней линии – 100 заведений с меньшей бюджетной поддержкой. Ниже планируется видеть 600–700 вузов, которым вряд ли сохранят магистратуры, аспирантуры и диссертационные советы. Проблема в том, что многие случаи слияния отдают новым подвидом рейдерства, опирающимся на административный ресурс.
В Петербурге едва не уничтожен частный Европейский университет. Хотя в нём на 200 студентов приходилось 150 сотрудников, среди которых 31 доктор наук и 44 кандидата. Возмущённое обращение к Минобру подписали 14 академиков и членкоров РАН, а директор Эрмитажа Михаил Пиотровский уточнил:
«Университет не получает ни копейки иностранных денег, управляется российскими учредителями, финансируется с помощью фонда целевого капитала».
Президент Путин трижды в ответ на письма с просьбами спасти вуз налагал резолюцию «поддержите». «Неэффективным» Европейский стал из-за противопожарной безопасности и неприспособленности старинного здания к приёму студентов-колясочников. Но, возможно, дело в том, что управлялся он по модели shared governance, то есть с участием всех заинтересованных групп: управляющего внешнего совета, профессуры, студентов и т.д. Как это могло понравиться Минобру, привыкшему править, спуская вниз команды и «критерии»?
Как и следовало ожидать, давление на институт прекратилось спустя несколько дней после того, как член попечительского совета ЕУ Алексей Кудрин вернулся во власть, став главой Счётной палаты. К тому времени уже было понятно, что власть не сильно-то рвётся ворошить высшее образование. А все наезды, слияния и поглощения – внутренняя кухня участников рынка.
— В 2017 году вы были ректором Тюменского университета — и говорили тогда, что «последние 20 лет все шло к тому, что высшее образование стало хуже». И «предпосылки, условия, базовые недостатки так и не были устранены». Вы не поменяли эту точку зрения?
— Мы очень часто вспоминаем добрым словом советское образование — потому что там был серьезный конкурсный отбор и предлагались только бюджетные места. Поэтому у вузов и студентов были совсем другие дисциплина и мотивация. А в 1990-е годы у нас произошло размывание основ системы высшего образования.
— Какое у вас отношение к рейтингам вузов?
— Спокойное. Не надо работать только ради рейтингов и на рейтинги. Я бы и вузам, и абитуриентам рекомендовал критически относиться к любого рода рейтингам, потому что каждый из них имеет свои изъяны. Почему на каком-то этапе возникло отторжение рейтингов? Потому что рейтингомания, которая была у части вузов, затмевала главное. Надо смотреть, как чувствуют себя преподаватели, достойная ли у них заработная плата, насколько студенты удовлетворены учебным процессом, как совершенствуется материально-техническая база, трудоустраиваются студенты… Если по всем этим и другим направлениям идет работа, то и рейтинги неизбежно придут.
Мы, к сожалению, были свидетелями, когда реальных изменений мало, а в рейтингах университет динамично двигается. Нужен разумный баланс.
Поэтому, чтобы не искушать, мы убрали рейтинг в качестве ориентира и сориентировали вузы на потребности нашей российской экономики, региональных экономик, на национальные цели развития.
— В свое время ведущие университеты отказались от выборности ректоров из-за участия в программе «5–100». Предполагалось, что государство выделяет вузу значительные средства и имеет право контролировать то, как их расходуют. Программа закончилась — не считаете ли вы, что выборность ректоров пора вернуть?
— Здесь универсальных решений нет. Для современного университета важную роль играют взаимоотношения с партнерами, с работодателями, с тем, с кем они делают научные проекты. Поэтому и появились наблюдательные советы — своего рода коллегиальные органы, позволяющие бизнесу, предприятиям реального сектора влиять на развитие университета. И это неизбежно повлекло за собой соответствующие изменения. Плюс важен голос учредителя, плюс регион…
Да, сложная система, но университеты сегодня не принадлежат одному только коллективу. Современный университет — не закрытая корпорация. Он в равной степени должен слышать и своих преподавателей, и студентов, и работодателей, и регион — и да, своего учредителя. Поэтому процедура избрания больше не может быть такой линейной, только через мнение коллектива. Потому что коллектив может избрать человека, которого не принимают стратегические партнеры, компании, с которыми работает университет. Или того, которого не принимает регион. А ведь университеты должны быть включены в региональную повестку.
— Есть ли уже какие-то договоренности, что с вашим приходом кто-то вернется или кто-то из известных ученых будет привлечен в МФТИ? Например, ваше назначение поддержал нобелевский лауреат Андрей Гейм, можно ли говорить о его возвращении?
— Я думаю, сейчас эти разговоры вести рано, я еще не начал работать на Физтехе. Такие люди, как Андрей Гейм, Константин Новоселов, ведущие мировые ученые, живут в условиях отсутствия границ, они могут работать в разных странах, могут создавать лаборатории в разных университетах, одновременно руководить не одной, а несколькими научными группами с разными локациями. Безусловно, Физтех максимально будет все эти возможности использовать.
Потому что основная проблема нашей научно-образовательной сферы, которую Россия унаследовала еще от советских времен, состояла в том, что высшее образование было отделено от науки. Высшим образованием занимались вузы, которые относились к системе Министерства образования, а наукой занимались организации, которые относились к РАН. Поэтому студенты не имели представления о том, как делать науку, а научные организации не имели доступа к студентам — был недостаточно активный приток молодых кадров. Сегодня этих барьеров нет.
Университеты и научные организации, бывшие организации РАН сегодня в единой среде, под одним зонтиком. Поэтому, работая на Физтехе, я буду одним из бенефициаров тех изменений, которые сам в свое время и произвел. Это не каждому достается, мне выпало удовольствие как раз выступить в этом качестве.
Про научные долины и недостигнутые цели проекта «5-100»
— Сейчас у России есть «Сколково», которое, по сути, остается небольшим научным островком. По-вашему, такие островки должны появиться везде? Как вы относитесь к проекту научных долин?
— Есть разные формы, в соответствии с которыми может реализоваться научная деятельность, — это и создание новых структур с нуля, чему пример «Сколково». Плюсы состоят в том, что вы не ограничены какими-то уже существовавшими традициями, которые очень часто тормозят развитие. Минусы в том, что на пустом месте трудно что-то создать, — для того чтобы колонизировать Марс, нужно поставить космодром, построить ракету. Космодром может строиться долго, это дорого, ракета то ли полетит, то ли нет. А если есть старенькая ракета, можно стряхнуть с нее пыль, заправить и, возможно, она полетит. Особенно если она сконструирована умными людьми, пусть даже много лет назад.
Технологические долины при вузах — это другая модель, где есть технологический или научный университет, который ведет исследования по широкому фронту, большое количество студентов-аспирантов; рядом создается пространство для развития высокотехнологичного бизнеса, возникает синергия между бизнесом и университетом.
Эта модель развития крайне перспективна. Это тот путь, по которому, например, создавалась Силиконовая, или Кремниевая, долина, называйте как хотите. Мы, конечно, не создадим вторую Кремниевую долину, но вообще не надо пытаться что-то дублировать и повторять. Поэтому я думаю, что у Технологической долины МГУ большое будущее.
— Проект «5-100» существовал семь лет, на него было выделено 80 млрд руб., Счетная палата недавно отмечала, что ни один из участников так и не вошел в топ-100 институционального рейтинга, хотя они и стали занимать места в предметных рейтингах. Сейчас появился новый проект «Приоритет-2030», где должно быть больше 100 вузов и говорится о первоначальном финансировании в размере 52 млрд руб.; там тоже есть задачи на 2030 год. Нам нужны эти пятилетки и десятилетки?
— Что касается «5-100» — хорошо, что такие программы есть. Нашим вузам нужно развитие, нужно двигаться более динамично, повышать свою международную конкурентоспособность. Это в том числе и средство борьбы против утечки умов. Если мы не будем здесь успешны — проиграем конкуренцию за талантливых выпускников. Цели, которые при этом нужно ставить, должны быть, с одной стороны, реалистичны, с другой — амбициозны. Этот баланс трудно найти. В рамках программы «5-100» оказалось, что идея за несколько лет прорваться в первую сотню институционального рейтинга в рамках тех ресурсных ограничений, которые были, недостижима. Но университеты сделали очень много: серьезно повысили свои позиции в институциональных рейтингах, прорвались в сотню предметных рейтингов.
Есть мировой опыт, который говорит о том, что, для того чтобы вуз вырвался из третьей, четвертой сотни мировых в первую сотню, нужно 10–15 лет и очень серьезные инвестиции. Мы знаем об этом. Те примеры, которые есть, говорят о том, что это сложно, но возможно.
— То есть основная причина — в нехватке инвестиций?
— Нет, дело не только в этом. Не хватило и времени, и инвестиций, не хватило иногда человеческого ресурса. Каждый из вузов, который участвовал в этой программе, продвинулся вперед за время ее реализации, но в разной степени. И пример каждого университета нужно анализировать индивидуально. Кому-то одного не хватило, кому-то другого. Но мне кажется, в целом наше высшее образование выиграло от того, что эта программа была реализована.
Факультет был организован в 1965 году при Центральном аэрогидродинамическом институте им. проф. Н.Е. Жуковского (ЦАГИ) и Лётно-исследовательском институте им. М.М. Громова (ЛИИ) в городе Жуковском для «подготовки инженеров-физиков исследователей по главным научным направлениям ЦАГИ, ЛИИ и других научно-исследовательских организаций и конструкторских бюро Министерства авиационной промышленности СССР»
Организаторами факультета являлись академики С. А. Христианович, А. А. Дородницын, Г.С. Бюшгенс, Г. П. Свищёв, А. И. Макаревский, О. М. Белоцерковский, министры образования и авиационной промышленности В. Н. Столетов и П. В. Дементьев, генеральный конструктор В. М. Мясищев. В основе ФАЛТ лежит научная школа Н. Е. Жуковского, одна из наиболее ярких и старейших русских школ.
Кафедры:
Аэрогидромеханики — на базе ЦАГИ
Летных исследований, испытаний и сертификации — на базе ЛИИ им.Громова
Физики полёта — на базе ЦАГИ
Прочности летательных аппаратов — на базе ЦАГИ
Гидродинамики и аэроакустики — на базе московского комплекса ЦАГИ
Фундаментальных основ газового дела — на базе Всероссийского научно-исследовательского института фундаментальных проблем природного газа, Научно-исследовательского института проблем нефти и газа РАН