Арест и пребывание в ГУЛАГе навсегда заразили Королева пессимистическим отношением к окружающей действительности. По воспоминаниям близко знавших его людей, любимой поговоркой Сергея Павловича была фраза «Шлепнут без некролога».
- Какое будущее?..
- Светлое!
- А, светлое...
Как утверждается в последние годы на официальном уровне, С. П. Королёв - это «український радянський вчений у галузі ракетобудування та космонавтики».
Основным аргументом «за» является анкета, заполненная самим Королёвым в 1924 году при поступлении в киевский вуз. Все записи в этом листке сделаны им по-украински.
«Анекта для ревстрацii студентiв Киiвського Полiтехнiчного Iнституту. 1.Прозвiще, iм`я та по батьковi: Корольов Сергiй Павловiч. 2.Рiк нарождення й лiта: 1906 р. 3.Нацiональнiсть: Украiнець».
Обстоятельства появления такой казенной бумаги подробно описаны в книге журналиста Ярослава Голованова «Королев. Факты и мифы».
Над ней автор работал 26 лет, и это самая полная биография ученого.
В апреле 1923 г. XII съезд РКП(б) объявил коренизацию официальным курсом партии в национальном вопросе. В июле — августе 1923 года в УССР вышли два постановления, одно из которых предусматривало, что вновь поступающие на государственную службу должны изучить украинский язык в течение 6 месяцев, а те, кто уже находится на госслужбе, — в течение 1 года
В 1928 году на Урал прибыл старый большевик Иван Кабаков. Он не имел никакого образования, зато отличался партийным стажем с 1912 года, всю Гражданскую войну прослужил комиссаром, а затем перешел на партийную работу. Кабакова назначили председателем Уральского облисполкома, то есть главой исполнительной власти, а уже через год он возглавил Уральский обком ВКП(б), то есть стал настоящим хозяином огромного промышленного региона. Как раз в эти годы в стране началась индустриализация – строились новые заводы, реконструировались старые, а власти в Москве требовали отчета о проделанной работе, от которого зависела судьба местного руководства.
В условиях, когда советские граждане питались дешевой и некачественной пищей, а часто просто недоедали, в Уральском облисполкоме было создано хозяйственное управление. Финансировали его, не жалея средств. В то время как в 1933 году в регионе средняя заработная плата составляла всего 150 рублей, бюджет управления был равен 5,6 млн рублей. На эти деньги государство закупало качественное продовольствие, деликатесы, вина, дорогую ткань на костюмы и платья, радиоприемники, патефоны, фотоаппараты, часы. Все это распределялось между партийными и советскими работниками по минимальным ценам или вовсе даром, в качестве поощрений.
За государственный счет строились роскошные дома, в которых «свои люди» получали квартиры. Всего было построено 12 домов, обставленных за государственный счет. Ради этого специально назначенные снабженцы ездили по всей стране, выискивая элитную мебель. Здания, кстати, сооружали за счет того, что забирали стройматериалы с объектов «социалки». То есть чтобы партиец мог хорошо жить, на Урале строили меньше детских садов, больниц, школ, жилья.
Предприятия частью платили черным налом, который поступал в «черную партийную кассу», а частично рассчитывались ценной продукцией – кирпичу или лесу всегда можно было найти применение. Вот лишь один из множества раскрытых фактов таких поборов: секретарь Надеждинского горкома договорился о получении с металлургического завода 225 т чугуна стоимостью без малого 20 000 рублей. Деньги за чугун завод не получил и списал их как безнадежную задолженность. А нажилось на махинациях Надеждинское хозяйственное управление, которое получило за чугун 1 676 рублей, а еще на 12 352 рублей – муку, икру, масло, колбасу, консервы, фрукты, коньяк. Продукты поделило между собой городское начальство.
Документы хозяйственного управления, по которым проходило расходование средств, регулярно уничтожались. Взгляните на типичный документ тех лет – комиссия по улучшению культурно-бытовых условий партактива, состоявшая из трех работников хозяйственного управления, постановила: «Документы по израсходованию средств, акты на сумму 13 473.92 руб. сжечь. Оправдательным документом считать данное решение». По этой причине подлинные масштабы денежных потоков, проходивших через хозяйственное управление, так и не удалось установить.
Лев Троцкий, в эмиграции занявший весьма критическую позицию по отношению к советскому режиму, писал: «Исчислить, какую долю народного дохода присваивает себе бюрократия, нет никакой возможности. Не только потому, что она тщательно скрывает даже свои легализованные доходы. И даже не только потому, что, оставаясь на самой границе злоупотребления и часто переступая эту границу, она широко пользуется непредусмотренными доходами; но главным образом потому, что весь прогресс общественного благоустройства, городской техники, комфорта, культуры, искусства служит пока что главным образом, если не исключительно, верхнему, привилегированному слою».
Узбекистан был вообще республикой со своими внутренними законами. Обычная для СССР иерархия привилегий была там возведена в огромную степень.
Я слегка прикоснулся к узбекской верхушке.
Просто править в республике и наслаждаться немеренными материальными благами им было мало, нужен был декор.
Одним из фрагментов такого декора служила ученая степень. Конечно, в республике были, и немало, сильные, активно работающие ученые.
Но чтобы выжить, им было необходимо платить своеобразный налог, "отстегивать" этой верхушке и их детям ученые степени.
Все знали цену этим диссертациям, но для соблюдения хоть какого-то уровня приличий, было необходимо привлечение к процедуре ученых из России.
Я довольно часто, по просьбе Тимура Валиева, человека предельно честного, прошедшего всю войну, оппонировал его аспирантам.
Но однажды он попросил меня оппонировать зятю управделами ЦК Узбекистана.
Замечу для молодого поколения, что управделами ЦК — это человек, в руках которого находились все материальные блага компартии республики.
Единственный раз в жизни меня на летном поле у трапа самолета встречала машина. Поселили меня в резиденции ЦК.
Небольшой трехкомнатный номер метров 100 квадратных.
Спальня, столовая и кабинет.
Миловидная горничная сказала: — Нарзан и кефир в холодильнике. Когда будете завтракать? — В семь по Москве, — ответил я и завалился спать, открыв окно в сад.
Партийные обиталища имели подчас названия мало соответствующие их внутреннему содержанию. Так однажды, в том же Ташкенте, мы с Лекой Розенблюмом были определены на жительство в общежитие советского и партийного актива с интригующим названием "Совпартак".
Оказалось это общежитие виллой за городом, с роскошным садом, чайхана имела фонтан внутри, в номер давали только что сорванную с грядки клубнику с ледяными сливками, повар приходил по утрам спросить, что готовить на обед и т.д. и т.п.
Голосование, как легко понять, было единогласным. После роскошного ужина на госдаче абсолютно пьяный брат жены диссертанта, секретарь не то райкома, не то горкома комсомола, отвез меня на своей машине в аэропорт.
Через несколько дней раздался телефонный звонок. Звонил тесть Дамира. Он поблагодарил меня за помощь и передал какому-то человеку, имени и отчества которого я не знал, и не разобрал толком.
Только повесив трубку я понял, что меня благодарил за помощь республике первый секретарь ЦК Узбекистана Рашидов.
А месяца через три приехал и сам Дамир. Его уже утвердил ВАК.
Он стал проректором я не помню какого института в Ташкенте и приехал договориться со мной о подготовке докторской диссертации.
Остановился он в гостинице обкома, возила его с приехавшим с ним холуем обкомовская "Волга". Сходили мы с ним в ресторан и расстались навсегда, ни о чем не договорившись.
Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953
Хайнцен Джеймс
Автор на довольно обширном архивном материале исследует расцвет коррупции и попытки государства бороться с ней в условиях послевоенного восстановления страны, реконструирует обычаи и ритуалы, связанные с предложением и получением взяток, уделяет особое внимание взяточничеству в органах суда и прокуратуры, подробно описывает некоторые крупные дела, например дело о коррупции в высших судебных инстанциях ряда республик и областей СССР в 1947–1952 гг.