http://expert.ru/expert/2015/46/nas-zhdet-velikaya-epoha/
Если попытаться в четырех словах сформулировать, что главное в капитализме кроме рыночной экономики, которая существовала уже как минимум пару тысячелетий до его возникновения, то результат будет однозначным: капитализм — это доступный кредит и промышленность.Безрукий капитализмКредит — поскольку основная характеристика капитализма, отличающая его от других общественно-политических формаций (или, если на другом языке, цивилизаций), — расширенное воспроизводство всего, от товаров до общественных отношений. Как писал Вернер Зомбарт, «капитал умирает, если он не реализуется, то есть если он не воспроизводит себя с некоторою прибылью». А это возможно лишь при условии, что воспроизводство поддерживается главной смазкой капиталистического развития — деньгами, необходимое количество которых черпается из кредита. Вот почему, по словам певца капитализма и пророка его гибели Карла Маркса, «кредитная система, с одной стороны, является имманентной формой капиталистического способа производства, с другой стороны — движущей силой его развития в высшую и последнюю из возможных для него форм».
Возможно, кому-то это покажется банальностью, но проблема российского капитализма состоит в том, что с момента своего нового зарождения в 90-е годы ХХ столетия
российская финансово-кредитная система строилась не из расчета поддержания производственного капитала, а фактически лишь ради финансовых и биржевых спекуляций. Удивительным образом «либералы», занятые реформированием российской экономики, не осознавали, что кредит и есть та невидимая рука рынка, о которой они любили рассказывать. Порожденный ими капитализм оказался без этой руки.
...
Доступный кредит — потому что именно финансовые ограничения в те годы способствовали гибели значительной части российской промышленности, в первую очередь высокотехнологической. Только когда начинаешь изучать состояние конкретных отраслей, понимаешь глубину их падения. Но для автора этих строк символом безумия финансовой политики тех лет стала смерть российской меховой отрасли, в годы советской власти бывшей одним из главных источников поступления валюты в страну, которая занимала первое место в мире по объемам производства меха. И эта курица, несущая золотые яйца, была зарезана — стоимость кредита оказалась недоступной для зверосовхозов и охотничьих хозяйств. Зверьки просто сдохли с голода.
Как при Иване Грозном
Ныне история повторяется. Под очередные разговоры о борьбе с инфляцией, которые тоже идут с 1992 года, ставки на кредиты, которые никогда в России не опускались до разумных величин, вновь задраны на совершенно недоступные для промышленности высоты. Почему-то у финансовых и экономических властей не возникает вопроса: если двадцать пять лет борьбы с инфляцией не принесли успеха, может, надо менять экономическую политику?
Сказанное о связи капитализма и кредита лишь подчеркивает то, что чувствует большинство (если не брать в расчет крупный бизнес и привилегированные госструктуры) российских предпринимателей-промышленников. А чувствуют они, возможно даже не осознавая этого, что российский капитализм пока что не более чем «докапитализм». Потому что рынок и материальное производство существовали и до капитализма, но оно, в отличие от капиталистического производства, основывалось на самокредитовании за счет собственной прибыли и не предусматривало расширенного воспроизводства.
И массовый российский предприниматель-промышленник работает так, как работал докапиталистический ремесленник, не имевший возможности воспользоваться кредитом: от заказа и от собственной прибыли.
Именно поэтому через столетия проходят династии средневековых ремесленников, в том числе создававших уникальные и широко востребованные продукты, так и не ставшие Фордами и Эдисонами. У них просто не было на это денег. Ведь современная банковская система, нацеленная на развитие производства, возникла уже на излете Средневековья и знаменовала наступление капитализма. До этого деньгами в основном распоряжалось государство, торговля и ростовщики, само название профессии которых стало с древнейших времен символом несправедливого обогащения, разорительного для тех, кто пользовался их услугами. И это очень напоминает нынешнюю российскую ситуацию, ощущения от которой откровенно передал Олег Дерипаска, назвав российскую финансовую систему ростовщической. Рассчитывать на то, что в таких условиях в России появятся свои «самсунги» и «интелы», поднимется современная и разнообразная промышленность, не приходится.
Но возможность доступа к средствам развития — проблема не только для уже состоявшихся предпринимателей. В России возникла многомиллионная (до 30 млн) прослойка людей, в основном жителей малых городов и сельской местности, которые живут по законам первобытной экономики (в журнале «Русский репортер» ее назвали «гаражной»). В малых городах специалисты многих градообразующих предприятий после их закрытия переместились из цехов в собственные гаражи и подсобные хозяйства, где открывают производство всего, чего угодно, начиная с табуреток и заканчивая «вертолетами». А бывшие колхозники копаются в огороде, занимаясь самообеспечением. Многие из них, имей они доступ к дешевым кредитам, вполне могли бы создать и развить собственное дело. Но пока они живут так, как жили их предки где-то в эпоху Ивана Грозного.
Формула российской политики
Если кредит — невидимая рука рынка, то промышленность —естественная форма приложения капитала в его развитии, отличающая его от ростовщического дохода и от традиционного аграрного производства, характерных для докапиталистической эпохи.
В современном мире могут существовать страны, особенно малые, с той или иной степенью специализации как на финансовых услугах, так и на промышленном производстве. И мы знаем такие страны, хотя эта специализация достаточно условна. Но в мировом масштабе кредит и промышленность неразрывны. И есть страны, которые в силу своего размера обречены заниматься и тем и другим хотя бы потому, что без собственной финансовой системы невозможно устойчивое суверенное развитие, которое для больших стран является условием их существования, а без промышленности в ее современном виде невозможно ни освоить территории, ни занять народ. Как писал в позапрошлом веке Фридрих Лист, другой певец капитализма, незаслуженно замалчиваемый современными неолибералами, «мануфактурная промышленность… благоприятствует наукам, искусствам и политическому совершенствованию, увеличивает народное благосостояние, народонаселение, государственные доходы и государственное могущество, доставляет нации средства к расширению торговых сношений со всеми частями света и к основанию колоний, развивает мореходство и военный флот». Если заменить «колонии» на «международное влияние», что соответствует современным реалиям, то это, собственно говоря, формула того, к чему стремится, по крайней мере на словах, нынешняя российская власть. И что должно быть естественной целью всего российского общества, в частности отечественного предпринимательства. Но пока в России эта формула не работает.
Так, авторы «Стратегии-2020», ссылаясь на концепции так называемого постиндустриального общества, пишут: «В инерционном сценарии инновационной политики продолжается приоритетная поддержка традиционных секторов предыдущей технологической волны (авиастроение, атомная энергетика и др.). В прогрессорском сценарии приоритетна поддержка секторов новой технологической волны и выхода на растущие рынки (новый хайтек, сфера услуг, “зеленый” рост и др.)».
Мы обратились к этому полузабытому документу, чтобы напомнить, что, во-первых, как показано в статье «Мы ничего не производим» (см. «Эксперт» № 47 за 2012 год), именно развитые страны Европы и Северной Америки продолжают оставаться центрами традиционной промышленности самого высокого уровня, в первую очередь машиностроения. Например, Германия и сегодня фактический монополист в сфере прецизионного станкостроения. Перед российской экономикой стоит задача добиться такого же сочетания традиционных и новых отраслей, которое характерно для высокоразвитых стран. А во-вторых, потому, что те, кому поручена разработка «Стратегии-2030», похоже, ничтоже сумняшеся считают Россию не способной, в силу только ей присущей ментальности, к массовому производству качественных изделий. Такая постановка вопроса навевает подозрения, что очередная стратегия будет вновь проникнута разрушительным духом постиндустриализма, в том числе из-за посыла, что Россия якобы не может организовать промышленность. И это тоже не ново. Достаточно вспомнить, как некий в недавнем прошлом крупный экономический чиновник современной России считал нужным, ссылаясь на низкое качество наших комбайнов, буквально требовать: «“Ростсельмаш” должен быть разрушен». Но вопреки всему «Ростсельмаш» устоял и ныне является одним из немногих российских машиностроительных предприятий, работающих и на экспорт. Можно вспомнить такие же истерические вопли о судьбе АвтоВАЗа.
...
...
Связь капитализма и кредита только возрастает с развитием капитализма. Как подчеркивает Карлота Перес, разработавшая теорию связи технологических революций и финансового капитала, инновационное развитие современной капиталистической экономики основано на возможности привлечения к инновациям свободного финансового капитала, который придает ей динамизм, хотя и делает неизбежными кризисы. Связь между инновациями и финансовым капиталом определяется тем, что инновации могут получить развитие только в том случае, если предприниматель-инноватор имеет доступ к достаточным финансовым ресурсам. «Именно возможность работы этих предпринимателей с заемным капиталом становится поистине динамичной силой… С увеличением доступности финансирования для их проектов и оглушительным успехом первопроходцев, повышающим привлекательность новой (технологической. — “Эксперт”) парадигмы, число подобных предпринимателей начинает расти». Рассчитывать, что российская экономика встанет на рельсы инновационного развития в условиях существующих в России финансовых ограничений, по меньшей мере наивно.
Еще в 2013 году Карлота Перес писала, что побороть инфляцию можно только поддерживая «деятельность национальных и региональных банков развития, которые будут выдавать кредиты по значительно меньшим ставкам для целей производства, инноваций, расширения бизнеса и создания рабочих мест. Эта субсидия в итоге окупается сторицей — через рабочие места, создаваемые прибыли и налоги. Затягивание поясов и ограничительная политика не приводят к повышению темпов производительного роста. Ограничения могут обернуться рецессией, единственный способ вновь подняться — ориентироваться на рост, понимая текущий технологический потенциал».
Те же самые меры предлагает известный российский экономист Сергей Глазьев, но мы сознательно ссылаемся на мнение всемирно известного ученого, поскольку меры, предлагаемые Глазьевым, воспринимаются с иронией и постоянно отвергаются действующими и отставными чиновниками и околоправительственными экономическими теоретиками. Хотя последние заседания Столыпинского клуба и Либеральной платформы партии «Единая Россия», посвященные предложениям Глазьева, показывают, что к ним наконец стало прислушиваться предпринимательское сообщество, освобождающееся от шор квазилиберализма.
...
Капиталистический Госплан
...
И не мы станем изобретателями капиталистического Госплана. Известна планирующая роль таких учреждений, как Генеральный комиссариат планирования во Франции, Управление экономического планирования в Японии, Министерство экономики и знаний в Южной Корее. И в этих, и во многих других вполне себе капиталистических странах принимают пятилетние планы развития. Без детального планирования невозможно представить себе как создание — практически с нуля, так и развитие корпорации Airbus, объединившей многие страны Европы, в основу создания которой был положен разработанный экспертами ЕС стратегический план исследований.
А в Китае до сих пор действует Госплан, созданный по образу и подобию советского. Причем советником этого китайского ведомства уже во времена реформ достаточно долго работал Джон Гэлбрейт, всемирно известный ученый, который писал: «Решение (которое навязывает правительствам капиталистических стран логика развития экономики. — “Эксперт”) состоит в признании логики планирования с вытекающей из нее настоятельной необходимостью осуществления координации. Затем должен быть создан правительственный орган, призванный выявлять ее нарушения и гарантировать согласованность роста в различных частях экономики… Понадобится создание государственного планового органа… Требуется планирование, которое отражает не интересы планирования, а общественные интересы. Создание аппарата планирования, которое современная структура экономики делает настоятельной необходимостью, является… основной задачей в области экономики».
...
Требование планирования относится и к инновационным компаниям. Как заметил руководитель одной из них генеральный директор НПЦ «Элвис» Ярослав Петричкович в интервью нашему журналу несколько лет назад («Это будут русские глаза», «Эксперт» № 47 за 2009 год), «существует миф, что мы можем добиться самозарождения инновационных компаний по методу академика Опарина». То есть создать «бульон» из «питательных веществ» в виде, скажем, неких законов, технопарков, особых экономических зон, «подогреем» его молниями чиновничьих указов и деньгами — и там сама собой вдруг зародится инновационная жизнь.
Это именно миф, потому что инфраструктурные вложения необходимы, но недостаточны. Создание и развитие крупных мировых компаний всегда происходило при участии государства. Ключевые для технологически развитых стран компании являются национальным достоянием и оберегаются государством. Свободный рынок на уровне такой компании, как Intel, — это иллюзия. Создание Samsung — это десятилетия государственной поддержки.