Всё дело в сравнении. Советское можно считать хорошим, можно – плохим. Оно может быть и хорошим, и плохим. Проблема только в том, что нынешнее, как правило, еще хуже.
По данным Левада-Центра на июль 2015 года, к идее восстановления памятника Дзержинскому положительно относится 51 процент москвичей, отрицательно – 25 процентов. Причем заслуживает внимания и распределение ответов по возрастным категориям респондентов.
Если в целом в городе идею поддерживает 51 процент жителей, а отвергают 25 процентов, то в возрастной группе 18–24 лет «за» – 63 процента («против» – 18 процентов), в группе 25–39 лет «за» – 39 процентов («против» – 24 процента), в группе 40–54 лет «за» – 48 процентов («против» – 29 процентов), в группе старше 55 лет «за» – 61 процент («против» – 24 процента).
То есть во всех группах – большинство за памятник. Но лидируют в поддержке идеи его возвращения те, кто родился между 1991 и 1997 годами, на втором месте – родившиеся до 1960 года, на третьем – 1960–1975 годов рождения, а в аутсайдерах – родившиеся в собственно «застой» (после 1976 года) и в перестройку (1985–1991 года).
Почему об этой статистике имеет смысл говорить в контексте размышлений о тех элементах советского прошлого, которые должны быть взяты в будущее России? Потому что доминирующее позитивное отношение наиболее молодых групп к Дзержинскому – это уже не ностальгия по социальной защищенности и «дешевой колбасе» 60–70-х.
Образ создателя ВЧК – это не образ сытости и зажиточности развитого социализма, это как раз нечто противостоящее: образ лишений, наполненных романтикой создания Нового Мира и жесткими мерами по его обеспечению. То есть для рожденных до 1960-го – это образ величия страны времен их юности. Но для рожденных после 1991-го – это частично образ того, чего они увидеть не успели, то есть мира, которого они оказались лишенными накануне своего рождения, и образы того, чего в нынешнем мире им не хватает: романтики и жесткости.
Строго говоря, «постсоветское» вовсе не означает «антисоветское». В подобных случаях приставка «пост» по смыслу отнюдь не совпадает с приставкой «анти»: она скорее означает «вытекающее из», «основанное на». То есть термин «постсоветское» идентифицирует не «несоветское», а «вытекающее из советского», «основанное на советском».
Убрать «советское» из «постсоветского» – это совсем не значит «очистить советское до досоветского», это значит убрать из него то, на чем оно основано, – а следовательно, вызвать обрушение, новый катаклизм, не говоря уже о том, что возможность подобной элиминации вообще вызывает сомнения. Система советских образов, символов, ценностей в том или ином виде не только сохраняется в отдельных сегментах общества – скажем, в просоветски ориентированных избирателях КПРФ и ее симпатизантах, – она пронизывает всё общество, все политические силы, все, казалось бы, вовсе не прокоммунистические и совсем не левые структуры и сообщества.
Например, по данным Левада-Центра, о распаде Советского Союза сожалеют 62 процента, не сожалеют 28 процентов, затрудняются ответить 10 процентов. 31 процент полагает, что распад был неизбежен, 59 процентов – что его можно было избежать. Восстановить Советский Союз и социалистическую систему хотели бы 60 процентов опрошенных. И боˆльшая их часть вовсе не голосует за КПРФ.
По недавно полученным данным Левада-Центра, 55 процентов граждан называют лучшей экономической системой «ту, которая основана на государственном планировании и распределении», и лишь 27 процентов – «ту, в основе которой лежат частная собственность и рыночные отношения». То есть почти в точности воспроизводится пропорция отношения к восстановлению памятника Дзержинскому. «Демократию западного образца» считают лучшей политической системой 11 процентов граждан, нынешнюю российскую модель – 29 процентов, «советскую, которая была у нас до 90-х годов», – 34 процента. По некоторым другим данным еще 11 процентов предпочли бы монархию.