Политическая сатира

В Германии беженцы из Африки забросали камнями 3.14дар*сов. Европейская толерантность в растерянности: кого жалеть?

Это, наверное, и в 5 колонну вполне пойдёт:

НАЛОГ НА КОТА (или наше ближайшее будущее)
Александр Иванович перешагнул порог квартиры, повесил на вешалку плащ и только тогда снял с переносицы датчик, показывающий, какой объем воздуха он потребил за время передвижения по Москве. Налог на воздух в России стали взимать уже давно, пять лет назад. Мотивировали тем, что на эти средства установят очистные сооружения.
Александр Иванович снял шагомер - небольшие ножные кандалы, соединённые тонкой цепочкой, тоже снабжённой датчиком – за передвижение по улицам также брали налог, который, по уверениям чиновников, тратился на ремонт тротуаров.
Прошёл в комнату. Тёща, как обычно в это время, смотрела передачу «Новости Мавзолея», которые давали населению ощущение вечного покоя. На экране вокруг ленинского гроба расхаживал комментатор и вещал про стабильность во всех сферах. Жена варила макароны. Сын играл с рыжим котом, который ловил бумажный бантик.
- Саша, ты заплатил налог на кота? – Строго поинтересовалась тёща.
- Забыл.
- Опять! Как же так?
- Мама, Вы бы болтали поменьше, - зло заметил Александр Иванович. – Из-за Вас налог за разговор растёт. То ли дело папа.
Тесть кивнул и прожестикулировал что-то, пользуясь азбукой глухонемых. А потом отстучал тростью фразу азбукой Морзе.
- Старый матерщинник, - подумал Александр Иванович.
Налог на разговоры ввели, чтобы граждане не тратили время на обсуждение реформ, тогда как нам нужно догнать и перегнать Украину.
Вся квартира среднестатистического россиянина теперь мигала огоньками датчиков, фиксирующих речь, движения, траты услуг ЖКХ. Их поставляла государству семья олигархов Вротимгерб - друзья Того, Кого Нельзя Называть.
Александр Иванович зашёл в ванную. С отвращением бросил взгляд на мыльную воду в ванне, где уже помылась вся семья – налог на воду был слишком высок.
На унитазе тикал датчик налога на естественные отправления.
После макарон с кислым кетчупом «Седьмое ноября» Александр Иванович с женой отправились в спальню. На кровати мигал датчик, который подсчитывал время, потраченное на сон и соитие. Полноценный секс стоил дороже, поэтому многие граждане перешли на самоудовлетворение, которое датчик пока определять не мог. Сексом в других комнатах заниматься было нельзя – повсюду стояли ещё и видеокамеры.
Александр Иванович то и дело косился на датчик, потом нервно сказал:
– Я не могу в такой обстановке! Уж лучше, как в прошлый раз, на свалке. Там не следят.
– Летом мы бы могли поехать за город, - вздохнула жена. - Я же говорю: лучше купить дом в деревне! Вырыть колодец, топить печь дровами. Насколько дешевле! И шагомерами там не пользуются, потому что тротуаров нет.
– А где работать? - Александр Иванович откинулся на подушку и закрыл глаза. – Там почти все деньги уходят на налог за жильё. Люди хлеб с лебедой пекут.
– В наши магазины стали завозить ржаной с ягелем - «Магаданский» называется. И с еловой хвоей – «Соловецкий». Пишут, в нём витаминов много. Горький… - Жена обняла мужа. – Саша, может быть, нам на акцию пойти, оппозиционную? «Час без кандалов».
– Чтобы сняли с работы? – Буркнул муж. – Либералам-то Госдеп платит…
– Устройся в Госдеп, - оживилась жена. – Теперь разрешают официально оппозицией работать, чтобы другие страны видели – у нас демократия.
– А ты знаешь, какой договор с ними заключают? «Согласен подвергнуться дисциплинарному наказанию в любое время в любом месте от любого патриота России».
В дверь позвонили. Александр Иванович и его жена вскочили и стали поспешно одеваться. Оба побледнели, у жены тряслись руки, у мужа дёргалось веко.
Россияне жили в постоянном страхе, поскольку все писали друг на друга доносы. В своём гражданском рвении они даже утомили спецслужбы, которые ввели норму: не более одного доноса в месяц с человека.
- Саша, давай не будем открывать, - умоляюще прошептала жена.
Но тёща, исполнительная женщина советской закалки, уже распахнула дверь. На пороге стояли двое полицейских и хмурая дама из налоговой службы.
- Здравствуйте, у вас проживает кот Рыжик? – Произнесла она, сверившись с каким-то документом. – За него неуплата налога – десять тысяч. Мы обязаны изъять кота.
Она подошла к Рыжику, схватила его и отработанным движением сунула в переноску. Кот жалобно замяукал.
- Это ты виноват! – Тёща яростно обернулась к Александру Ивановичу. – Я же просила!
- Мама, у меня есть более важные дела, чем какой-то кот!
- Вы только послушайте его! – Тёща всплеснула руками. – Слушать радио «Свобода» в подвале! Вот твои дела! Стихи Быкова читать под одеялом! На это у него время есть! Ругает наших благодетелей Вротимгербов! И главное - не верит, что президент бессмертен!
Александр Иванович выудил из кармана плаща, висящего на вешалке, кошелёк, стал отсчитывать деньги, бормоча:
- Не слушайте её, ради Бога. Совсем ополоумела старуха… Вот десять тысяч. Верните котика!
Дама открыла клетку, испуганный Рыжик выскочил оттуда и нырнул под стол.
Когда Александра Ивановича уводили полицейские, он обернулся и с горечью сказал:
- Хорошо устроились, мама. И кот дома, и зять на нарах.
- Не зять ты мне, американский шпион!
© Влада Черкасова

 

- Говорить неправду?
- Фуфло толкать.
- Пивная? - Тошниловка.
- Безнравственный человек?
- Конченая скотина.

Сегодня мало кто вспоминает о нашумевшей конференции "новых перебежчиков", состоявшейся в середине 30-х г.г. в фешенебельном стокгольмском Грандотеле. Идея заключалась в том, чтобы собрать в зале самых известных беглецов из Советской России (оставив за бортом старую белогвардейскую эмиграцию) и позволить им публично рассчитаться с ненавистным сталинским режимом. Первоначально конференцию планировали организовать в Риге, но Ульманис резко воспротивился, не желая лишний раз задевать восточного соседа. Деньги на проведение конференции поступили из двух источников: от японского куратора русских эмигрантов полковника Усуи и с анонимного счета, находящегося в Люксембурге. Поговаривали, что счет принадлежит французской разведке, однако принимая во внимание известную прижимистость оной, предполагали, что за ней стоит разведка польская. Принимая же, в свою очередь, во внимание известную прижимистость последней, со вздохом заключали, что следы плательщика совершенно теряются в окказиональном океане.
В двухдневной конференции участвовало восемь человек.

В авангарде протеста оказались бывшие советские дипломаты: беглый поверенный в делах СССР в Греции Бармин (урожденный немец по фамилии Графф) выступил с докладом: "Советы – есть ли шансы на выздоровление?" Отрицательный ответ на поставленный вопрос прозвучал уже в первом предложении докладчика, за что аккредитованные журналисты были ему весьма благодарны, не без пользы проведя следующие два с половиной часа в баре Грандотеля.

За Барминым последовал Григорий Беседовский, несколько лет назад удачно (если не считать порванных брюк) перелезший через забор особняка по рю Гренель. Из-за присущей ему тяги к фабульному, даже остросюжетному, изложению, он назвал свой доклад "Россия после Сталина".

Куда более нудным оказался бывший военно-морской атташе СССР в Стокгольме Соболев, битый час монотонно рассуждавший о "внешней политике сталинской России в контексте международной безопасности". Журналисты опять эмигрировали в бар.

Затем дипломатов сменили политзаключенные. Иван Солоневич, не так давно вместе с сыном бежавший из Белбалтлага и перешедший финскую границу, рассуждал о "самоорганизации эмигрантов", а старый революционер и коминтерновец Виктор Серж, только что вызволенный благодаря ходатайствам европейских социалистов из оренбургской ссылки, реферировал на тему "Выборы в Верховный Совет СССР и стратегия оппозиции".

Молодой украинский националист Павел Яценко, бывший беспризорник, непонятно как затесавшийся среди именитых ораторов, поведал слушателям о том, что для борьбы с коммунизмом в России нужны "международные инструменты".

Седьмым докладчиком был знаменитый экс-разведчик Вальтер Кривицкий, но так как он счел чересчур опасным для собственной жизни появляться на публике, его представлял громоздкий железный ящик, изредка (чаще всего невпопад), скрежетавший что-то нечленораздельное. К сожалению, отсталость шведской радиотехнической мысли не позволила слушателям разобрать ни тезисы Кривицкого, ни даже само название его доклада.

Завершала ассамблею боевая писательница Аля Рахманова, прочитавшая вслух главу из своего бестселлера "Любовь, Чека и гражданская самоорганизация".

Честно говоря, вначале вместо Рахмановой хотели пригласить голливудскую старлетку Айн Рэнд, недавно дебютировавшую с книгой о страданиях народа под краснопузой пятой, но Рахманова все же была гораздо известнее, а ее роман только что был признан во Франции "лучшей антибольшевицкой книгой". Давешний секретарь Сталина Борис Бажанов сам открестился от участия в конференции, так как всегда предпочитал держаться в стороне "от образуемых эмигрантами маленьких негритянских царств, которые соперничают и ссорятся друг с другом". Экс-чемпион мира по шахматам Александр Алехин, напротив, с удовольствием приехал в Стокгольм (хотя пуристы настаивали на том, что он – белоэмигрант, а не новый перебежчик), однако, к началу конференции его не удалось разбудить. Впоследствии, к слову, его все же разбудили, но тут же пожалели об этом, так как полтора этажа Грандотеля пришлось закрыть на капитальный ремонт.

Национал-коммунист Дмитриевский, хоть и проживал в Стокгольме, отказался садиться за один стол "с этими жидами". Бывший председатель Госбанка Арон Шейнман заявил организаторам, что не считает себя невозвращенцем, а продолжает заведовать отделением "Интуриста" в Лондоне. После чего тяжело вздохнул и отправился пешком на мебельную фабрику, на которой работал кладовщиком. Наконец, пронырливого человечка, строившего из себя "знатока советской политики" и откликавшегося на имя Эссад-Бей, на входе в отель арестовала шведская полиция, так как от участников конференции на него поступило восемь доносов: четверо обвиняли его в работе на чека, двое – на гестапо, по одному - на сигуранцу и турецкую разведку.

В заключительном коммюнике участники конференции в один голос заявили, что Россию ждут тяжелые времена: они оказались правы, хотя, вероятно, не догадывались, что и всю Европу ждут времена не менее тяжелые.

Тело Вальтера Кривицкого найдут в феврале 1941 года в вашингтонской гостинице. По официальной версии он покончит жизнь самоубийством.

Куда более яркой карьерой сможет похвастаться Александр Бармин: он издаст яркие и берущие за душу мемуары "Тот, кто выжил", женится на внучке Теодора Рузвельта и возглавит русскую службу "Голоса Америки". Злые языки будут поговаривать, что с возрастом у него развилась мания преследования, но она не помешает ему дожить до 88 лет.

Виктор Серж, написавший за Бармина его мемуары, умрет в нищете в Мексике в 1947 году.
Иван Солоневич переедет в Германию, где всерьез возьмется за "самоорганизацию эмигрантов" и вконец перессорит их между собой. После нападения нацистов на СССР ему хватит ума уйти в тень, в 1947-м он сдаст британской разведке и своих, и чужих и с чистой совестью отправится в Южную Америку, где будет жечь своим страстным глаголом местные пампасы еще пять лет, пока не скончается в уругвайской глуши, все же – пусть лишь на полтора месяца – переживя Сталина.

А вот Соболев как раз охотно пойдет на сотрудничество с немцами, заваливая их погонными километрами оценок текущего положения, международной обстановки и сталинского коварства. В конце войны он успешно благорастворится в воздухе, что позволяет предположить теплую и уютную старость под неприметным инкогнито.

Молодой парнишка Павел Яценко в 1938-м доберется до своей цели и взорвет Евгена Коновальца с помощью коробки конфет. Потом он вернется в СССР, невероятно возвысится, будет арестован "за пособничество изменнику Родины Берия", перенесет в тюрьме пару инфарктов, после освобождения напишет несколько томов охотничьих рассказов и наконец, в 1992-м добьется своей реабилитации.

Григорий Беседовский после войны даст волю давешней страсти, за считанные годы сочинив мемуары генерала Власова, записки племянника Сталина (в двух книгах), дневник бывшего Наркоминдела Литвинова и еще с десяток первоисточников, которые будут изданы на французском. Впрочем, это не принесет ему ни денег, ни славы.

Сын Али Рахмановой погибнет в 1945-м, обороняя Вену. Сама она убежит в Швейцарию, где напишет еще около сотни романов, которые ее верный муж старательно переведет на немецкий. Кажется, ни один из них до сих пор не опубликован в России.

Барак Обама в Хиросиме поздравил японцев с тем, что, благодаря атомным бомбардировкам США, им удалось избежать сталинских репрессий.