Правосудие и юриспруденция в России

Поясню, на каждого осужденного заводится личное дело, которое следует за ним по всем СИЗО, этапам и лагерям, и в котором есть все – рапорты сотрудников, следственные документы, внутренняя переписка ФСИН, данные скрытого наблюдения, справки и даже оперативные разработки. Эта информация закрытая и ни в коем случае не должна попасть самому осужденному. Кстати, после освобождения, дело уходит в архив (СИЗО или лагеря), где хранится вечно.

Так вот. Волею случая, ко мне в руки попали удивительные документы из моего «личного дела осужденного Олега Лурье» за номером 4524. Я не буду объяснять, как у меня оказались эти материалы и почему я провел четыре года в следственных изоляторах Москвы и северных лагерях строгого режима. Об этом неправедном деле написано много. Сейчас я о другом.

Мне на протяжение всего срока с завидной регулярностью отказывали в условно-досрочном освобождении. Причем, во всех инстанциях. Отказывали по заранее подготовленному плану, так как велено было «не отпускать» изначально. И только ознакомившись с документами, которые привожу здесь, я могу это доказать. Перед вами наглядный пример того, как делается «законный отказ в условно-досрочном освобождении».

Как только человек, которому в будущем УДО «не рекомендуется», оказывается в следственном изоляторе, ему сразу же начинают выносить всевозможные взыскания. По совершенно бредовым поводам и зачастую не ставя его в известность. Как это делается? Легко.

Я, оказывается, в первые месяцы своего пребывания в следственном изоляторе №5 города Москвы «уничтожил матрац, подушку, одеяло х/б, простынь 2 штуки, полотенца 2 штуки», а также «миску, кружку, ложку». Вы когда-нибудь пробовали уничтожить алюминиевую миску? Нет? А у меня, судя по документам, получилось. Это выяснилось поздней ночью 23 апреля 2008 года, когда меня «вдруг» по распоряжению следователя экстренно этапировали в Бутырку. Вот официальный акт об уничтожении казенного имущества. И в качестве дополнения – подпись на акте мне не принадлежит. Я ни в каком акте об ущербе не расписывался. Но это уже мелочи.
Я, оказывается, в первые месяцы своего пребывания в следственном изоляторе №5 города Москвы «уничтожил матрац, подушку, одеяло х/б, простынь 2 штуки, полотенца 2 штуки», а также «миску, кружку, ложку». Вы когда-нибудь пробовали уничтожить алюминиевую миску? Нет? А у меня, судя по документам, получилось. Это выяснилось поздней ночью 23 апреля 2008 года, когда меня «вдруг» по распоряжению следователя экстренно этапировали в Бутырку. Вот официальный акт об уничтожении казенного имущества. И в качестве дополнения – подпись на акте мне не принадлежит. Я ни в каком акте об ущербе не расписывался. Но это уже мелочи.


Далее. Как я узнал из своего личного дела, в Бутырке мне, оказывается, регулярно выносились взыскания в виде выговоров и строгих выговоров. Эти взыскания, о которых я и не ведал, тщательно документировались и заносились в мое личное дело. Вот лишь некоторые из более чем двадцати взысканий.
Выговор за то, что я «занавешивал спальное место».

Причем, я, согласно законодательству, должен был дать сотрудникам СИЗО пояснения по «нарушению» и подписать то, что я ознакомился с постановлением о вынесении мне взыскания. Однако, здесь был использован стандартный метод – сотрудники СИЗО составили акт о том, что я якобы «отказался подписывать документы». Цель – не позволить мне «не согласиться» с взысканием и обжаловать его в суде. Им это удалось. Вот этот удивительный акт. Без моей подписи и, обратите внимание, даже без указания должностей и без названия учреждения.
А здесь выговор за то, что я якобы «отказался от дежурства по камере». И, конечно же, к постановлению о выговоре приложен акт о том, что я уже традиционно «отказался от письменных объяснений». То есть, моей подписи нет ни на одном документе.

Но, а дальше – больше. Работникам Бутырки было настолько важно закрыть для меня дальнейшее УДО и поставить под строгий контроль (журналист, однако), что они даже попытались сделать из меня преступного авторитета.

Для начала, по требованию следствия (я отказывался давать какие-либо признательные показания), меня перевели в бутырский спецблок для особо опасных преступников. Это, так называемый, «воровской продол» - абсолютно изолированный блок из 14 четырехместных камер с особо строгими условиями содержания и специальным наблюдением. А вскоре, какие-то загадочные психологи в содружестве с оперативными работниками выдали в моё личное дело весьма странный документ. Это «Психологическая характеристика», написанная якобы на основании негласного наблюдения за мной, каких-то неизвестных мне бесед и оперативных мероприятий. Из этой «психологической характеристики» я впоследствии узнал, что обладаю «высоким социально-психологическим статусом среди заключенных», «высокой криминальной зараженностью» и «склонностью к протестным формам высказываний и поведению». И, соответственно, нуждаюсь «в особом контроле со стороны администрации». Вот этот удивительный документ.

Следующий их шаг раз и навсегда закрыл для меня возможность условно-досрочного освобождения. Оперативными сотрудниками был подготовлен рапорт о том, что, оказывается, «заключенный Лурье отрицательно влияет на положительно настроенную часть спецконтингента» и «в поведении придерживается (внимание!!!) «воровских традиций». Вот так. И в качестве вывода предлагается «поставить на профилактический учет заключенного Лурье О.А. , как склонного к дезорганизации нормальной деятельности учреждения». Перед вами тот самый рапорт.

В тот же день комиссией СИЗО «Бутырка» с участием всего руководящего состава тюрьмы я был поставлен на «профучет, как склонный к дезорганизации деятельности СИЗО». Короче, особо опасный бунтовщик, за которым необходимо постоянно наблюдать. И, разумеется, никакого УДО. Вот тот самый протокол.

И кстати, опять ложь - в документ указано, что я якобы участвовал в этом заседании комиссии. Но о том, что я имею «полосу» в личном деле, то есть, состою на спецучете, я узнал только через год, когда попытался освободиться условно-досрочно. Кроме того, моей подписи нет на протоколе. А, согласно законодательству, я должен был ознакомиться с протоколом и подписать его.

И теперь результат всех стараний сотрудников УФСИН – отказ в условно-досрочном освобождении. В ноябре 2010 года мне было отказано в УДО на основании «ранее вынесенных взысканий (вы их видели) и постановке на профучет, как склонного к дезорганизации (вы и это видели)». В дальнейшем мне отказывали в УДО во всех инстанциях до самого окончания срока. Здесь можете прочитать решение суда.

Причем, то, что взыскания были сняты, а колония ходатайствовала об освобождении, не сыграло никакой роли. Дело в том, что формулировка «на основании всестороннего учета данных осужденного за весь период отбывания наказания, суд не может сделать вывод о его исправлении» является абсолютно непробиваемой юридически.

Вот такой поточный метод по «ранней и масштабной подготовке к отказу в УДО» давно уже практикуется в системе следственных изоляторов и колоний. И я думаю, что многие (да что там многие, практически, все) заключенные, чье нахождение за решеткой вызывает общественный резонанс, узнают о себе много нового. И узнают они только тогда, когда будет рассматриваться вопрос об условно-досрочном освобождении. А пока эти тайны надежно хранятся в их личных делах. И система работает без сбоев.