Беня> А про то что человек всегда раб, не обобщай, говори за себя. Я в вашего воскресшего еврея не верю.
Добавьте ещё "вредных превычек не имею"
Конечно, представление о том, что церковь с самого начала безмолвно носила в своем сердце отмену рабства или даже открыто писала эту отмену на своем знамени, было бы неверно; но еще менее соответствовало бы истине и исторической справедливости то противоположное представление, будто бы христианство с самого начала относилось к учреждению рабства равнодушно, а еще более отрицание того, что христианство более, чем какая-нибудь другая духовная сила, содействовало устранению злоупотреблений рабства и проповедывало истины, которые рано или поздно должны были привести к отмене самого рабства, если только христиане хотели оставаться верными основным истинам своей религии.
Проповедники христианства с самого начала имели много поводов заниматься вопросом о рабах, потому что значительную часть своих членов первоначальный
Церкви получали именно из сословия рабов. Языческие противники христианства открыто смеялись, что христианство находит себе приверженцев почти только среди рабов и необразованных ремесленников, среди старых женщин и неразумных детей. В этом было почти столько же истины, сколько и злонамеренного преувеличения. Евангелие, которое сначала утверждалось преимущественно в больших городах, находило там вместе с тем и огромные массы рабов, и если ему даже с внешней стороны во многих отношениях более свободен был доступ к рабам, чем к свободному населению, то мы должны представлять себе, что рабы в домах своих господ, на фабриках и в мастерских жили не как в темнице. В разных отношениях они принимали участие в круговороте общественной жизни. Но раз рабовладелец был приобретен для христианской веры, раз дом такового становился своего рода местопребыванием миссионера или обычным местом христианских собраний, то прежде всего рабы этого дома и составляли слушателей проповедника Евангелия. И почему бы не у них именно Евангелие и должно было находить особенное сочувствие, когда оно обещало душевный покой и легкое иго труждающимся и обремененным, когда оно как господам, так и рабам приписывало одинаковые прирожденные достоинства пред Богом, и всем верующим одинаковое звание чад Божиих? Это не были парадоксальные положения, вроде тех, которые развивал перед философствующей публикой какой-нибудь философский писатель, или перед своими избирателями какой-нибудь адвокат или трибун; но это были истины, которые были проповедуемы рабам и господам, сидевшим на одной и той же скамье. Большое множество рабов в христианских общинах в первом и втором столетиях, делавшее христианство презренным в глазах язычников, служит именно сильнейшим доказательством того, что христиане того времени ревностно старались склонять рабов к своей вере. Если они считали душу раба не менее достойною священнейших благ своей церкви и не менее способною к высочайшим задачам, чем и душу знатных людей, то этим самым не только теоретически, но и практически ниспровергался старый языческий взгляд на раба, как на существо низшего рода. Древнейшая дошедшая до нас апология христианства, недавно открытое защитительное сочинение афинянина Аристида к императору Антонину Пию говорить вообще о христианах: «Рабы и служанки или дети, если кто-нибудь из них имеют таковых, убеждают их становиться христианами ради любви, которая господствуете между ними. И раз они сделались таковыми, то они без различия называют их братьями». Христианский отец семейства считал своею обязанностью столько же заботиться и о душевном спасении своих еще не обращенных рабов, сколько он заботился о своих детях. А если ему удавалось склонить своего раба к вере, то последний чрез это самое вступал в теснейшее общение с ним в богослужении и в жизни, — общение, в котором все называли себя братьями, так что после общественного богослужения никто не мог отказать другому в братском целовании, и все ели от одного и того же хлеба, все пили из одной и той же чаши. Это был переворот не только в воззрениях, но в самой жизни. Это был переворот в той области жизни, в которой древние христиане получали не только удовлетворение своей религиозной потребности, но и мотивы и правила, форму и содержание для своей социальной жизни в семействе и обществе. Уж этим одним то, что Евангелие проповедывало рабам и свободным, существенно отличалось от всего того, что когда то говорили в этом роде языческие философы особенно стоической школы. Эти последние всегда имели влияние только на отдельных лиц, которые слушали их трактаты и читали их сочинения, да и те всегда могли колебаться и недоумевать, как осуществлять эти их идеи в обществе, которое не разделяет их положений. Даже влиятельное положение некоторых учеников этой философии в высших государственных должностях до императорского трона и в кругах задававших тон ученых знатоков права, мало содействовало проведению их положений в действительную жизнь. Смягчение законодательства в отношении к рабам в течение первых столетий империи отнюдь не делает эпохи в истории рабства. Обновление общества было невозможно, если никто не чувствовал нужды и не имел мужества проповедывать своих лучших убеждений также и низшим классам и вообще людям крайне обездоленным в социальном отношении.
Древнейшее относящееся сюда творение, вероятно около 110 года составленное в Александрии «Учение 12 апостолов» говорить, между прочим: «Давай приказания твоему рабу и твоей рабе, которые уповают на того же Бога, не с раздражением, дабы они не перестали бояться стоящего над обоими, т. е., тобой и ими, Бога; потому что Бог приходит не для того, чтобы призывать людей по лицеприятию, но (Он приходит с Своим призывом) к тем, которых уготовал к тому Дух». Церковь не предоставляла также и мягкого обхождения с рабами произволу господ или слабой защите государственных законов, но жестокосердых господ, как и открытых грешников подвергала церковному наказанию. Епископ не должен был принимать даров от таких лиц, которым он может впоследствии сказать, что они худо обращаются с своими рабами, подвергая их побоям, голоду и жестокому труду[Didascalia Syr. ed. Lagarde p. 74 (cp. const, apost. IV, 6); Канон 5 Элвирского Собора On. 306 Года (Hefele, Conciliengeschichte, L2, 157)]. К христианскому обхождение с рабами прежде всего причислялось и то, чтобы по воскресным и другим праздничным дням их освобождали от труда и предоставляли возможность посещать богослужение. И они принимали участие в церковной жизни, не только в качестве простых слушателей и богомольцев. Все церковные должности до сана епископа были открыты и для рабов. Теперь нам трудно и представить себе, как человек, будучи одновременно рабом другого, в то же время мог занимать влиятельное положение епископа в церкви. Христианский господин, очевидно, так или иначе должен был предоставлять необходимую для исполнения должности свободу тому своему рабу, который, по желанию церкви, был возведен в такой сан. Но в то же время весьма знаменателен факт, что еще в конце четвертого столетия, нередко встречались такие рабы, которые занимали духовные должности, не получив предварительно свободы или даже вообще не имея её. Церковные постановления, которые, напр., требуют для принятия раба в церковь свидетельства от господина о его жизни и искренности его намерения[Constit. Apost. VIII, 31, Ed. Lagarde, P. 267, 31 Ff.], нигде среди требующихся для занятия церковных должностей качеств не называют состояния свободы. Только уже впоследствии, к виду случавшихся столкновений с неослабно продолжающимся владетельным правом господь, по-видимому явилось церковное постановление, чтобы раб был принимаем!» в духовную должность только с соизволения своего господина и после полного освобождения. Затем, в то время, как раб, но римскому праву, в действительности не имел настоящего законного брака, церковь с самого начала объявила брак раба столь же нерушимым и непреложным, как и брак сенатора, и в этом, как и во многих других отношениях, рабы и свободные стояли под одинаковым правом и одинаковой дисциплиной церкви и её предстоятелей. Как апостолы, так и древнейшие отцы и учители церкви не находили даже нужным, в своих увещаниях свято хранить брак, указывать на существенно различное в этом отношении положение рабов перед гражданским законом. А когда оказывалось необходимым, то церковь вступление раба в брак называла столь же законным супружеством, как и бракосочетание остальных христиан. Она требовала, чтобы господин только в форме действительного брака делал свою рабыню женой, и угрожала отлучением тому господину, который, в случае нужды, не содействовал своему рабу к заключению церковного брака.
Таким образом, следовательно, не пустой фразой, а глубоко проникшей в общественную жизнь истиной было то, что некогда сказал величайший учитель восточной церкви: «Церковь не знает различия между рабами и господами». Не было также пустой риторикой, когда Лактанций, этот христианский Цицерон, живший в конце периода гонений, на вопрос, неужели у христиан нет никаких различий между богатыми и бедными, между рабами и свободными, смело отвечал: «нет», и когда он же утверждал, что христиане своих рабов и своих бедняков как называют братьями в духе и сослужителями в вере, так равно и смотрят на них и обращаются с ними. Таково было церковное правило, которое по тогдашнему положению церкви имело несравненно большее влияние на общественную жизнь членов церкви, чем могли когда-нибудь иметь государственные законы. Конечно не все христианские рабовладельцы были одинаково любвеобильны и не все христианские рабы были добродетельны.