Возвращаясь к теме Внешней Политики, в тщетной попытки отвлечь аудиторию от Резуна - (проклятье на него и осиновый кол), призываю интересующихся прочитать предложенное.
Во-первых автор любит слово "парадигма", а я тоже его люблю.
(версия сокращенная мной)
Foreign Affairs
Россия покидает орбиту Запада ("Foreign Affairs", США)
Дмитрий Тренин, 23 июня 2006
... российские лидеры оставили надежду на то, что страна может стать частью Запада и приступили к созданию собственной системы, вращающейся вокруг Москвы.
Новая внешнеполитическая линия Кремля основывается на тезисе о том, что, будучи большой страной, Россия по сути не имеет друзей; ни одной из великих держав не нужна сильная Россия, которая в этом случае станет их мощным конкурентом, и многие желали бы видеть ее слабым государством, чтобы ей можно было помыкать и манипулировать. Таким образом, перед Россией стоит выбор: либо смириться с положением 'подчиненного', либо вернуть себе статус великой державы, заняв тем самым принадлежащее ей по праву место в мире - в одном ряду с США и Китаем, а не с Бразилией и Индией.
США и Европа могут сколько угодно выражать протест по поводу подобных перемен в российской внешней политике; от этого ничего не изменится. Они должны признать, что условия взаимодействия России с Западом, выработанные 15 лет назад, в период распада СССР, и не претерпевшие особых изменений до сегодняшнего дня, не соответствуют радикально изменившейся реальности. Прежняя парадигма безвозвратно ушла в прошлое, и пора приступать к выработке новой.
Полуоткрытая дверь
Часть ответственности за эти сдвиги в российской внешнеполитической концепции несет сам Запад. Внезапное крушение советской власти и ускоренное воссоединение Германии застали Соединенные Штаты и Европу врасплох. Европейские государства, возглавляемые Францией, отреагировали на новую ситуацию преобразованием Европейского Сообщества в более 'прочный' Европейский Союз (ЕС), но при этом отложили на потом ответ на вопрос, что делать с Восточной Европой и Россией. В свою очередь, Вашингтон, поглощенный проблемами слабеющего не по дням а по часам СССР и упоением от собственной победы в 'холодной войне' также не озаботился разработкой новой стратегии в отношении постсоветской России. В рамках концепции 'нового мирового порядка', сформулированной президентом Джорджем Бушем-старшим, когда СССР еще существовал, от Советов требовалось одно - прекратить вмешиваться в дела других стран. Лишь позднее политическое руководство США задумалось о том, каким должно быть реальное мироустройство после окончания 'холодной войны', но и после этого его линия по отношению к постсоветской России была, по сути, изначально обречена на провал. После падения Берлинской стены в 1989 г. правительства западных стран разработали разветвленную систему 'партнерств' с бывшими противниками из коммунистического лагеря, стремясь распространить свои ценности на территорию, лежащую за ее руинами. Они надеялись, что некоторые посткоммунистические страны смогут быстро 'влиться' в Европу - ныне 'единую и свободную', другие же, пусть медленнее, также будут продвигаться в том же направлении. Конфликт на Балканах несколько поумерил этот первоначальный энтузиазм; он также продемонстрировал равнодушие США и слабость Европы перед лицом сил, вырвавшихся на свободу после окончания конфронтации между сверхдержавами.
С самого начала эпохи, последовавшей за завершением 'холодной войны', Запад рассматривал Россию как 'особый случай'. Эта страна, чей великодержавный менталитет был поколеблен, но не сломлен, обладала ядерным оружием, да и попросту была слишком велика - поэтому она заслуживала кое-каких привилегий, но реальной перспективы вступления в НАТО и ЕС среди них не значилось. Формально двери Запада были для нее открыты, но идея о том, что Россия может реально 'войти внутрь', по-прежнему представлялась немыслимой. Надежды возлагались на то, что она, с западной помощью, постепенно превратится в демократическое государство с рыночной экономикой. Пока же требовалось, чтобы Россия проводила в целом прозападную внешнюю политику.
Москва такое предложение сочла неприемлемым. Она готова была подумать о присоединении к Западу только в том случае, если бы ей предоставили нечто вроде должности сопредседателя в западном 'клубе' - или по крайней мере 'членство в Политбюро'. Российские лидеры не желали следовать указаниям из Вашингтона и Брюсселя или подчиняться правилам, установленным для бывших советских сателлитов. Таким образом, несмотря на все разговоры об интеграции России в состав западных институтов, весь этот проект с самого начала был мертворожденной затеей. Рано или поздно обе стороны должны были осознать этот факт.
По мере того, как другие бывшие страны Варшавского пакта присоединялись к расширяющемуся Западу, России, которая представлялась слишком важной державой, чтобы ее игнорировать, предлагались новые формы сотрудничества - но при этом Москву продолжали держать на расстоянии. Присоединение России к 'большой семерке', в результате которого эта группа превратилась в 'восьмерку' должно было привязать Россию к Западу и подготовить ее лидеров к жизни в новом 'коллективе'. Совет 'Россия-НАТО' мыслился как инструмент координации политики в области безопасности и поощрения военной реформы в России. Членство в Совете Европы, куда Россия вступила еще до окончания первой чеченской войны, должно было способствовать распространению в стране западных норм и ценностей.
Все эти начинания, может быть, и не закончились полным провалом, но явно не оправдали надежд. 'Восьмерка' сегодня - все та же прежняя 'семерка' плюс Россия, хотя официально она обладает тем же статусом, что и другие члены группы (за исключением участия во встречах министров финансов). Совет 'Россия-НАТО' остается ничем не примечательной рабочей группой по техническому сотрудничеству, действующей на периферии основных функций альянса. 'Дорожные карты' России и ЕС по созданию 'общих пространств', призванных укрепить сотрудничество за счет большей 'совместимости систем', представляют собой лишь набор целей чрезвычайно общего характера, не сопровождающихся жесткими обязательствами - через разделяющую стороны брешь переброшен 'бумажный мост'. Совет Европы, в особенности его парламентская Ассамблея, превратился в арену для словесных баталий между российскими законодателями и их европейскими коллегами по Чечне и другим вопросам, связанным с правами человека (Москва даже пригрозила вдвое урезать свой взнос в бюджет Совета, если постоянная критика в ее адрес не прекратится). Даже с Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе и Договором по обычным вооруженным силам в Европе, действующим еще со времен 'холодной войны', ситуация сегодня выглядит не лучшим образом. ОБСЕ Россия просто игнорирует, обвиняя его во вмешательстве во внутреннюю политику постсоветских государств. Что же касается Договора, то Москва дает понять, что может денонсировать его основные положения, которые, как она считает, связывают российские вооруженные силы несправедливыми ограничениями. Такая вот интеграция с Западом.
После событий 11 сентября Путин, воспользовавшись представившейся возможностью, предложил Белому дому сделку. Россия была готова согласиться с мировым лидерством США в обмен на статус одного из главных союзников Вашингтона, наделенного особой ответственностью (читай, гегемонией) на постсоветском пространстве. Это предложение, продиктованное слабостью России, было отвергнуто Вашингтоном: он был готов обсуждать с Москвой лишь 'правила дорожного движения' в постсоветском Содружестве независимых государств (СНГ).
Позднее Кремль сделал еще один шаг в русле 'западнической' политики, присоединившись к 'коалиции несогласных' в ходе иракской войны. Объединившись с крупнейшими европейскими державами, выступившими против американского вторжения, Москва надеялась проникнуть в западную систему через 'европейский вход' и создать ось Россия-Франция-Германия в качестве противовеса Вашингтону и Лондону. Однако и эта попытка провалилась. Новая антиамериканская Антанта так и не возникла: обусловленное конкретной ситуацией сближение с Москвой (и расхождение с Вашингтоном) оказалось недостаточно весомым фактором по сравнению с фундаментальными основами межатлантических отношений.
Межатлантические и европейские структуры продолжали расширяться на восток, приняв в свой состав оставшиеся страны бывшего Варшавского договора и СЭВ, а также прибалтийские государства. После вступления в ЕС Польши и прибалтийских республик общая линия союза стала вызывать в Москве еще больше тревоги. Одновременно США и Европа начали оказывать поддержку смене режимов 'изнутри' и геополитической переориентации в странах, граничащих с Россией, в частности на Украине и в Грузии, распространяя тем самым свою 'силу притяжения' за бывшую границу СССР - на пространство СНГ. Концепция 'ближнего зарубежья', которую в 1990-х Москва использовала для оправдания своей гегемонии над новыми государствами вдоль российских границ, внезапно обрела новую жизнь, но уже в двух вариантах - московском и брюссельском, причем обе стороны претендовали на одну и ту же территорию. В 2003-2005 г. - впервые со времен распада СССР - происходило одновременное ухудшение отношений Москвы с обоими главными элементами Запада: Соединенными Штатами и Европой.
Утраченная парадигма
В 2004 г., под конец первого президентского срока Путина, правительства западных стран наконец пришли к выводу, что в обозримом будущем превращения России в демократическое государство ожидать не приходится. По их мнению, Россию уже нельзя было относить к одной категории не только с Польшей, но даже с Украиной. Скрепя сердце они занесли Россию в один разряд с Китаем, продолжая при этом надеяться, - пожалуй, безосновательно - что им и дальше удастся извлекать максимальную выгоду из партнерства, созданного в более благополучные времена.
Однако в России изменения коснулись не только внутренней политики, и их последствия были весьма серьезны. До 2005 г. в сфере международной политики страна в течение 20 лет постоянно отступала. 'Цветные революции' на Украине, в Грузии и Кыргызстане наглядно продемонстрировали, что даже постсоветское пространство - зона, где Москва сохраняла господствующие позиции и чувствовала себя относительно спокойно - начинает трещать по швам. В конце 2004 - начале 2005 г., после захвата заложников в бесланской школе и фиаско на украинских выборах, путинская администрация сильнее, чем когда либо раньше, ощущала неуверенность в своих силах.
Однако Кремль на удивление быстро оправился от потрясения. Он извлек из недавних событий уроки, задействовал новые ресурсы, восстановил 'боевой дух' - всему этому весьма способствовал рост цен на нефть и газ. На первом этапе Москва действовала осторожно, все еще испытывая некоторую неуверенность. Вначале она совместно с Пекином призвала к выводу американских войск из Центральной Азии, а затем, в конце 2005 г. смело заключила официальный союз с Узбекистаном. Закончился же год спором с Украиной из-за поставок газа: Россия без колебаний 'пошла в наступление' на страну, считавшуюся 'маяком демократии' для постсоветских республик.
В прошедшем году Россия начала действовать методами великой державы - каковой она являлась в царские времена. Она провела первые в истории совместные учения с Китаем, а затем еще одни - несколько меньшего масштаба - вместе с Индией. Она покончила с льготными ценами на газ для постсоветских республик и прекратила поставки на Украину, когда Киев не согласился с предлагаемым повышением расценок на 400%. Российские власти пригласили лидеров ХАМАС в Москву, хотя США и ЕС заявили об отказе от любых контактов с этой организацией, и предложили палестинцам финансовую помощь, в то время как американцы и европейцы урезали или приостановили собственные программы в этой области. Россия наотрез отказалась подвергать Иран санкциям за его работы по обогащению урана, и заявила, что ее сотрудничество с Тегераном в области ядерной энергетики и поставки ему вооружений будут продолжены, а в случае нападения США на Иран российские вооруженные силы сохранят нейтралитет.
Кроме того, покинув орбиту Запада, Россия приступила к созданию собственной 'солнечной системы'. Впервые со времен распада СССР Москва рассматривает отношения с бывшими советскими республиками как одно из приоритетных направлений. Она начала оказывать поддержку экономической экспансии России в странах СНГ, что позволяет одновременно приобретать выгодные активы и усиливать политическое влияние.
В условиях формирующейся, по его мнению, новой обстановки в мире - где одной из черт становится новый вариант великодержавного национализма - российское руководство буквально излучает уверенность. Если обратиться к ситуации за пределами постсоветского пространства, то Россия видит, что влияние США в мире постепенно идет на спад, а ЕС она рассматривает как экономическую, а не военно-политическую структуру, и считает, что объединенная Европа еще какое-то время будет поглощена собственными внутренними проблемами. Москву восхищает прогресс, которого добился Китай, и, относясь к своему гигантскому соседу с осмотрительностью, но без страха, она все теснее сотрудничает с Пекином; с Индией у России не столь близкие отношения, однако каких-либо проблем от нее она не ожидает.
Отчасти нынешняя уверенность Москвы обусловлена значительным улучшением финансового положения России и сосредоточением власти в руках правящей элиты. Благодаря высоким ценам на энергоносители в государственной казне образовался избыток средств, что позволяет Кремлю создать третьи по величине в мире золотовалютные резервы, выделить более 50 миллиардов долларов в особый 'стабилизационный фонд', и раньше срока выплачивать внешние долги. Уровень жизни в России растет, политическая оппозиция отодвинута на обочину политического процесса, рецентрализация государственной власти прошла успешно: все это придает Кремлю решимость, зачастую граничащую с высокомерием. Смирение первых постсоветских лет осталось позади: россияне недвусмысленно дают понять, что внутренняя политика страны никого из посторонних не касается (Владислав Сурков, главный путинский помощник по политическим и идеологическим вопросам, часто подчеркивает, что Россия - 'суверенное демократическое государство'), а на международной арене российские лидеры действуют все жестче.