TARGET
инфо
инструменты
Аналитик
Реклама Google — средство выживания форумов :)
-
![[image]](https://www.balancer.ru/cache/images/forums/logos/1101/128x128-crop/1101551-metamg220sd.jpg)
Почему СССР победил Германию в войне 41-45 гг
Теги:
Аналитик> Василь Быков «Цена прошедших боев»
Аналитик> Журнал «Родина» №5 / 1995 г.
Аналитик> Василь Быков (р. 1924) - известный белорусский прозаик. Во время Великой Оте-чественной войны служил в артиллерии. Автор повестей "Мертвым не больно", "Атака сходу", "Круглянский мост", "Сотников", "Знак беды", "Карьер", изданных в том числе и в переводах на европейские языки.
Он был нормальным писателем, когда его творчество в 70-е изучал. Потом за его творчеством не следил, но судя по написанному в 95-ом, стал определённым ЧМО, который составлял своё творчество на ссылках которые ему вручат.
Аналитик> Журнал «Родина» №5 / 1995 г.
Аналитик> Василь Быков (р. 1924) - известный белорусский прозаик. Во время Великой Оте-чественной войны служил в артиллерии. Автор повестей "Мертвым не больно", "Атака сходу", "Круглянский мост", "Сотников", "Знак беды", "Карьер", изданных в том числе и в переводах на европейские языки.
Он был нормальным писателем, когда его творчество в 70-е изучал. Потом за его творчеством не следил, но судя по написанному в 95-ом, стал определённым ЧМО, который составлял своё творчество на ссылках которые ему вручат.
Продолжение статьи Василя Быкова:
Наши потери в наступлении были чудовищны, наибольшее их количество, конеч-но, приходилось на долю раненых. Легкораненые с поля боя выбирались сами; тя-желораненые нередко подолгу находились в зоне огня, получая новые ранения, а то и погибая. Выносить раненых с поля боя имели право лишь специально назначен-ные для того бойцы - санитары и санинструкторы. Никому другому сопровождать раненых в тыл не разрешалось, попытки такого рода расценивались как уклонение от боя.
Конечно, девочки-инструкторы старались как могли, но санинструкторов полага-лось по одной на роту, раненых же на поле боя всегда набирались десятки. Как бы-ло успеть при всем желании? И не успевали; раненые вынуждены были долго ждать помощи и, истекая кровью, умирали на поле или по дороге в санбат.
До сих пор в точности неизвестно, кому принадлежит "гениальная" идея исполь-зования на войне женщин. Кажется, это чисто советское новшество, в немецкой ар-мии ничего подобного не наблюдалось до конца войны. При очевидной бездефи-цитности людского (мужского) материала на войне какая надобность была посы-лать под огонь молодых, мало приспособленных к своеобразию боевой жизни дев-чат? Какая от них была польза? Разве что в окрашивании досуга и быта старших командиров и политработников, временно лишившихся жен и тыловых подруг. По дороге на фронт многие из них оседали в штабах и тыловых учреждениях в качест-ве секретарш, медсестер, связисток, под которых обычно маскировали тех, кто на солдатском языке игриво именовался ППЖ. Те же из них, кто добирался до полков и батальонов, не вызывали к себе серьезного отношения - на чисто мужской работе, какой является война, среди мужских масс они сразу обнаруживали всю свою бес-полезность. Даже девчата такой категории, как снайперы, что в минуты затишья между боями выдвигались на нейтральную полосу, в непосредственную близость к противнику.
Принято было считать, что каждый снайперский выстрел - это убитый немец, на деле же все обстояло иначе. Ведя огонь, пролежать под носом у противника можно было лишь считанные минуты, и каждый девчачий выстрел - не обязательно попа-дание в цель. Но когда на фронте не велось активных боевых действий, снайперс-кая активность была единственным показателем боевой активности, и командиры не скупились на цифры в отчетности.
На периоды фронтового затишья приходилась особенная активность политорга-нов. Именно тогда в окопах появлялись малознакомые, чисто выбритые, в скрипя-щих портупеях полковники, то и дело затевавшие с бойцами теплые, душевные ра-зговоры. "Ну, как дела? Как кормят? Получаете ли письма из дому?" Им отвечали хмуро и сухо - вежливых офицеров не уважали и не боялись, не то что крикливых матерщинников-командиров; молча, без вопросов слушали их торопливый рассказ о международном положении и задачах наших войск, поставленных в приказе това-рища Сталина. Потом, после их отбытия, в роты и на батареи приходили политра-ботники рангом пониже и, отозвав кое-кого в сторонку, предлагали вступить в пар-тию. Отказываться было не принято, да и ни к чему: какая разница бойцу, как поги-бать - беспартийным или членом ВКП(6). Собравшись где-то за пригорком на парт-собрание, единодушно голосовали и спустя неделю выдавали кандидатскую кар-точку. Партийность, конечно, мало что меняла в положении бойца - если задержи-вался в строю, присваивали звание младшего сержанта, да перед наступлением да-вали задание прокричать в цепи: "За Родину, за Сталина!"
Чем дальше от фронта, тем выше чины командиров и тем больше у них власти. За пятнадцать-двадцать километров от передовой все тыловые населенные пункты, леса и овражки были забиты войсковыми штабами, частями и учреждениями с де-сятками и сотнями старших офицеров, которые что-то делали - писали, совеща-лись, требовали огромного количества транспорта и средств связи. А в то же время на передовой под огнем ворошилась, изображая наступление, горстка уставших, измотанных восемнадцатилетних юнцов, управляемых взводными и ротными – та-кими же восемнадцати- и двадцатилетними лейтенантами. От их способностей, па-триотизма и самоотверженности и зависел успех или неуспех боя и в конечном сче-те - военная карьера тех, кто оставался в тылу. Особенно в дальнем тылу. Генералы и старшие офицеры, как это и заведено во всякой армии, все же управляли не войс-ками, а стоящими на ступеньку ниже генералами и офицерами - так было сподруч-нее во всех отношениях. Наиболее честные и умные делали это так, что, вполне удовлетворяя высшее командование, старались не очень притеснять подчиненных, что позволяло им поддерживать репутацию справедливых начальников. Но такая манера поведения вовсе не являлась правилом, а скорее исключением из правил. Правилом же была полная покорность перед старшими и беспощадная жесткость - по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что-либо другое, определяла карьеру самых выдающихся полководцев сталинской школы. Помнится, после войны судили офицера - вполне заслуженного, вся грудь в наградах, боевого полковника, командира гвардейского стрелкового полка. Этот офицер воевал под чужим именем, по документам настоя-щего, погибшего командира полка, у которого служил ординарцем. На суде ему был задан вопрос: "Как же вы, не имея военного образования, будучи только сер-жантом, решились на такой подлог, взяли на себя ответственность за судьбы сотен людей? Как вы ими командовали?" На что бывший сержант отвечал с обескуражи-вающей логикой: "Очень просто! Получив свыше приказ, вызываю командиров ба-тальонов и так накручиваю им хвосты, что бросаются исполнять, как угорелые". Наверно, неплохо "накручивал хвосты", если получил за войну к двум незаконно присвоенным еще четыре вполне заслуженных ордена. Действительно, усвоил ста-линскую науку побеждать.
К середине войны воевать, в общем, научились, научились также ловчить, водить за нос начальство. Очевидно, без того и другого прожить на войне оказалось невоз-можным. Запомнился случай при наступлении, когда мои орудийный расчет оказа-лся рядом с воронкой командира батальона капитана Андреева. Этот невидный, штатской внешности комбат на войне звезд с неба не хватал, хотя воевал не хуже других. Сидя в воронке с ординарцами и связистами, он руководил боем за недале-кое село. Командир полка непрестанно требовал по телефону доклады о продвиже-нии батальона, и Андреев, потягивая из фляги, то и дело бодро ответствовал: "Про-двигаюсь успешно... Пытаюсь зацепиться за северную окраину... Уже зацепился... Сбиваю боевое охранение".
Его роты при этом спокойно лежали себе впереди в голом поле, под редким ми-нометным огнем из села, и я думал: как же он оправдается, когда вдруг сюда наг-рянет командир полка? Но, видно, комбат лучше меня знал повадки комполка и ма-ло опасался его дневного визита. А к вечеру где-то продвинулись соседние баталь-оны, и немцы оставили северную оконечность села, которую не промедлил занять батальон Андреева. Когда стемнело, комбат встретил там командира полка и доло-жил ему об удачной атаке, которой не было и в помине. Командир полка, кажется, остался доволен. Наверное, - я так думаю, - он сам схожим образом докладывал вы-ше, в дивизию, а те - в корпус. Таков был негласный порядок, который устраивал всех. В общем, это было честнее и разумнее, чем по безмозглой команде атаковать превосходящего противника, устилая трупами поле. В моральном отношении пос-тупок комбата, разумеется, выглядел небезгрешным, но в военных условиях было не до морали. Затеянная в высших штабах наступательная операция нередко привя-зывалась к конкретным срокам: годовщине Октября, дню Красной Армии, дню рождения Сталина, другим неотложным датам), и большую часть времени, отпу-щенного на ее подготовку, тратили те, кто ее разрабатывал. Несравненно меньшая часть оставалась для исполнителей. Батальону Андреева перепала одна ночь, да и та была занята передислокацией, так что комбат лишь за час до атаки получил воз-можность взглянуть на поле боя, где ему предстояло победить или умереть. Да еще без поддержки танков, с жидким артиллерийским обеспечением...
Конечно, проделки такого рода были небезопасны. Хотя в боевой обстановке многое сходило с рук: те, кого следовало опасаться, не очень стремились появлять-ся на передовой. Но в случае отвода в тыл, во второй эшелон или на переформи-ровку о многом становилось известно, утаить что-либо крамольное было практиче-ски невозможно. Сразу же в подразделениях начинались ночные контакты с "ку-мом" - уполномоченным особого отдела (впоследствии контрразведки "Смерш"), в результате которых командованию становилось известно все о подробностях пос-ледних боев, о командирских ухищрениях. Уполномоченные "Смерша" сосредота-чивали в своих руках мощную незримую власть, от их расположения зависела су-дьба и служебная карьера командиров. Те из них, кто в свое время не избежал пле-на (хотя бы кратковременного) или окружения, из которого вырвался с оружием в руках, были под особым наблюдением органов. Обычно такие люди вынуждены были вести себя тише воды, ниже травы, во всем угождая не только начальникам, но и своим подчиненным. В противном случае они рисковали лишиться погон, угодить в штрафбат, откуда только недавно вышли по отбытии срока или после ранения. Другой категорией повышенного риска среди офицеров были, наоборот, раскованные, лихие вояки, позволявшие себе при вольных разговорах, особенно за чаркой, нестандартные высказывания о довоенной жизни, немецкой тактике или о действиях НКВД, В скором времени такой человек исчезал навсегда.
Немалый урон офицерскому составу нанес пресловутый приказ Главнокоманду-ющего номер 227, известный в войсках под девизом "ни шагу назад!)". Летом 1942 года, стремясь убедить себя и верховное командование в недопустимости дальней-шего отступления, Сталин всю строгость исполнения данного императива возло-жил на воюющих командиров среднего и низшего звена, которые отступали, разве что лишившись возможности обороняться. И многие поплатились за это жизнью. С первых же дней появления приказа начался усиленный поиск тех, кто отступал без приказа. Ими оказывались некий командир полка, которому с запозданием переда-ли приказ оборонять определенный рубеж; командир батальона, не успевший за ко-роткую летнюю ночь выдвинуться на намеченные позиции и утром подвергшийся разгромному удару немецкой авиации; младший лейтенант, командир минометной роты, заплутавший в безлюдной степи. Трибуналы в те дни работали с полной наг-рузкой. Из высших штабов непрерывно запрашивали о количестве расстрелянных за сутки, за неделю и декаду, отдельно по категориям - старших и младших офице-ров, коммунистов и беспартийных, по соцпроисхождению и национальному соста-ву. Такого рода показатели являлись основанием для награждения в карательных органах всех видов. Теперь для непосвященных эти награжденные - герои наравне с прочими несомненными героями, и мало кто догадывается, каким образом заслу-жены их награды. Особенно прикрытые распространенной ныне мифологемой о прохождении всей войны - "от звонка до звонка". В "Смерше" или в трибунале, разумеется, можно было пройти и не одну войну. А вот в пехоте...
Война закончилась давно, за полвека выросли и возмужали новые поколения. Прискорбно, однако, что человеческая память о ней не только сокращается в своих возможностях - подменяется как бы антипамятью, активно замещается в сознании пропагандистскими стереотипами. Да, мы победили коварнейшего врага – немец-кий фашизм, но имеем ли мы право забывать о цене нашей победы? Каковы истин-ные цели ее - только ли разгром немецкого фашизма? Что мы принесли на своих штыках освобожденным народам Европы? Насколько осчастливили поляков, че-хов, словаков, венгров, румын, болгар и югославов? Спустя полвека после нашей победы правомерно задать себе элементарный вопрос: что мы имеем от тон нашей победы? Вот немцы, например, не победили, не победили также итальянцы и япон-цы- более того, претерпели оглушительные национальные катастрофы. Но из тех катастроф они извлекли определенные уроки и в результате так благоустроили соб-ственную жизнь, как нам не благоустроить ее никогда. Значит, так ли однозначна для нас наша историческая победа? Может, кроется в ней что-то еще, более для нас важное? Или это Всевышний так своеобразно распределил свою божескую ми-лость: кому пустозвонство ликующей победы, а кому комфортная человеческая жизнь. Чтобы всем по справедливости - как того и требует милый для многих на-ших сердец социалистический принцип распределения земного счастья.
Чем больше времени проходит с памятного мая 1945 года, тем больше вопросов выдвигает прошедшая война. Обесцениваются многие из, казалось бы, безуслов-ных ценностей, возникают новые. Поколениям помоложе кажется, что для них нас-тупило новое время, не связанное с проклятым прошлым, ставшим заслуженной участью их отцов и дедов. Но поостережемся с выводами. Все-таки многое в мире связано прочной бечевой, и, не распутав ее крепкие узлы, не очень-то продвинешь-ся в счастливое будущее. Хотя история, как известно, ничему не учит, но и учиться у себя никому не воспрещает. Тому, конечно, кто хочет чему-нибудь научиться. Для прочих она - штука никчемная. В том числе и история прошлой большой и кровавой войны.
Наши потери в наступлении были чудовищны, наибольшее их количество, конеч-но, приходилось на долю раненых. Легкораненые с поля боя выбирались сами; тя-желораненые нередко подолгу находились в зоне огня, получая новые ранения, а то и погибая. Выносить раненых с поля боя имели право лишь специально назначен-ные для того бойцы - санитары и санинструкторы. Никому другому сопровождать раненых в тыл не разрешалось, попытки такого рода расценивались как уклонение от боя.
Конечно, девочки-инструкторы старались как могли, но санинструкторов полага-лось по одной на роту, раненых же на поле боя всегда набирались десятки. Как бы-ло успеть при всем желании? И не успевали; раненые вынуждены были долго ждать помощи и, истекая кровью, умирали на поле или по дороге в санбат.
До сих пор в точности неизвестно, кому принадлежит "гениальная" идея исполь-зования на войне женщин. Кажется, это чисто советское новшество, в немецкой ар-мии ничего подобного не наблюдалось до конца войны. При очевидной бездефи-цитности людского (мужского) материала на войне какая надобность была посы-лать под огонь молодых, мало приспособленных к своеобразию боевой жизни дев-чат? Какая от них была польза? Разве что в окрашивании досуга и быта старших командиров и политработников, временно лишившихся жен и тыловых подруг. По дороге на фронт многие из них оседали в штабах и тыловых учреждениях в качест-ве секретарш, медсестер, связисток, под которых обычно маскировали тех, кто на солдатском языке игриво именовался ППЖ. Те же из них, кто добирался до полков и батальонов, не вызывали к себе серьезного отношения - на чисто мужской работе, какой является война, среди мужских масс они сразу обнаруживали всю свою бес-полезность. Даже девчата такой категории, как снайперы, что в минуты затишья между боями выдвигались на нейтральную полосу, в непосредственную близость к противнику.
Принято было считать, что каждый снайперский выстрел - это убитый немец, на деле же все обстояло иначе. Ведя огонь, пролежать под носом у противника можно было лишь считанные минуты, и каждый девчачий выстрел - не обязательно попа-дание в цель. Но когда на фронте не велось активных боевых действий, снайперс-кая активность была единственным показателем боевой активности, и командиры не скупились на цифры в отчетности.
На периоды фронтового затишья приходилась особенная активность политорга-нов. Именно тогда в окопах появлялись малознакомые, чисто выбритые, в скрипя-щих портупеях полковники, то и дело затевавшие с бойцами теплые, душевные ра-зговоры. "Ну, как дела? Как кормят? Получаете ли письма из дому?" Им отвечали хмуро и сухо - вежливых офицеров не уважали и не боялись, не то что крикливых матерщинников-командиров; молча, без вопросов слушали их торопливый рассказ о международном положении и задачах наших войск, поставленных в приказе това-рища Сталина. Потом, после их отбытия, в роты и на батареи приходили политра-ботники рангом пониже и, отозвав кое-кого в сторонку, предлагали вступить в пар-тию. Отказываться было не принято, да и ни к чему: какая разница бойцу, как поги-бать - беспартийным или членом ВКП(6). Собравшись где-то за пригорком на парт-собрание, единодушно голосовали и спустя неделю выдавали кандидатскую кар-точку. Партийность, конечно, мало что меняла в положении бойца - если задержи-вался в строю, присваивали звание младшего сержанта, да перед наступлением да-вали задание прокричать в цепи: "За Родину, за Сталина!"
Чем дальше от фронта, тем выше чины командиров и тем больше у них власти. За пятнадцать-двадцать километров от передовой все тыловые населенные пункты, леса и овражки были забиты войсковыми штабами, частями и учреждениями с де-сятками и сотнями старших офицеров, которые что-то делали - писали, совеща-лись, требовали огромного количества транспорта и средств связи. А в то же время на передовой под огнем ворошилась, изображая наступление, горстка уставших, измотанных восемнадцатилетних юнцов, управляемых взводными и ротными – та-кими же восемнадцати- и двадцатилетними лейтенантами. От их способностей, па-триотизма и самоотверженности и зависел успех или неуспех боя и в конечном сче-те - военная карьера тех, кто оставался в тылу. Особенно в дальнем тылу. Генералы и старшие офицеры, как это и заведено во всякой армии, все же управляли не войс-ками, а стоящими на ступеньку ниже генералами и офицерами - так было сподруч-нее во всех отношениях. Наиболее честные и умные делали это так, что, вполне удовлетворяя высшее командование, старались не очень притеснять подчиненных, что позволяло им поддерживать репутацию справедливых начальников. Но такая манера поведения вовсе не являлась правилом, а скорее исключением из правил. Правилом же была полная покорность перед старшими и беспощадная жесткость - по отношению к подчиненным; на этом в войну преуспели многие. Именно степень требовательности, а не что-либо другое, определяла карьеру самых выдающихся полководцев сталинской школы. Помнится, после войны судили офицера - вполне заслуженного, вся грудь в наградах, боевого полковника, командира гвардейского стрелкового полка. Этот офицер воевал под чужим именем, по документам настоя-щего, погибшего командира полка, у которого служил ординарцем. На суде ему был задан вопрос: "Как же вы, не имея военного образования, будучи только сер-жантом, решились на такой подлог, взяли на себя ответственность за судьбы сотен людей? Как вы ими командовали?" На что бывший сержант отвечал с обескуражи-вающей логикой: "Очень просто! Получив свыше приказ, вызываю командиров ба-тальонов и так накручиваю им хвосты, что бросаются исполнять, как угорелые". Наверно, неплохо "накручивал хвосты", если получил за войну к двум незаконно присвоенным еще четыре вполне заслуженных ордена. Действительно, усвоил ста-линскую науку побеждать.
К середине войны воевать, в общем, научились, научились также ловчить, водить за нос начальство. Очевидно, без того и другого прожить на войне оказалось невоз-можным. Запомнился случай при наступлении, когда мои орудийный расчет оказа-лся рядом с воронкой командира батальона капитана Андреева. Этот невидный, штатской внешности комбат на войне звезд с неба не хватал, хотя воевал не хуже других. Сидя в воронке с ординарцами и связистами, он руководил боем за недале-кое село. Командир полка непрестанно требовал по телефону доклады о продвиже-нии батальона, и Андреев, потягивая из фляги, то и дело бодро ответствовал: "Про-двигаюсь успешно... Пытаюсь зацепиться за северную окраину... Уже зацепился... Сбиваю боевое охранение".
Его роты при этом спокойно лежали себе впереди в голом поле, под редким ми-нометным огнем из села, и я думал: как же он оправдается, когда вдруг сюда наг-рянет командир полка? Но, видно, комбат лучше меня знал повадки комполка и ма-ло опасался его дневного визита. А к вечеру где-то продвинулись соседние баталь-оны, и немцы оставили северную оконечность села, которую не промедлил занять батальон Андреева. Когда стемнело, комбат встретил там командира полка и доло-жил ему об удачной атаке, которой не было и в помине. Командир полка, кажется, остался доволен. Наверное, - я так думаю, - он сам схожим образом докладывал вы-ше, в дивизию, а те - в корпус. Таков был негласный порядок, который устраивал всех. В общем, это было честнее и разумнее, чем по безмозглой команде атаковать превосходящего противника, устилая трупами поле. В моральном отношении пос-тупок комбата, разумеется, выглядел небезгрешным, но в военных условиях было не до морали. Затеянная в высших штабах наступательная операция нередко привя-зывалась к конкретным срокам: годовщине Октября, дню Красной Армии, дню рождения Сталина, другим неотложным датам), и большую часть времени, отпу-щенного на ее подготовку, тратили те, кто ее разрабатывал. Несравненно меньшая часть оставалась для исполнителей. Батальону Андреева перепала одна ночь, да и та была занята передислокацией, так что комбат лишь за час до атаки получил воз-можность взглянуть на поле боя, где ему предстояло победить или умереть. Да еще без поддержки танков, с жидким артиллерийским обеспечением...
Конечно, проделки такого рода были небезопасны. Хотя в боевой обстановке многое сходило с рук: те, кого следовало опасаться, не очень стремились появлять-ся на передовой. Но в случае отвода в тыл, во второй эшелон или на переформи-ровку о многом становилось известно, утаить что-либо крамольное было практиче-ски невозможно. Сразу же в подразделениях начинались ночные контакты с "ку-мом" - уполномоченным особого отдела (впоследствии контрразведки "Смерш"), в результате которых командованию становилось известно все о подробностях пос-ледних боев, о командирских ухищрениях. Уполномоченные "Смерша" сосредота-чивали в своих руках мощную незримую власть, от их расположения зависела су-дьба и служебная карьера командиров. Те из них, кто в свое время не избежал пле-на (хотя бы кратковременного) или окружения, из которого вырвался с оружием в руках, были под особым наблюдением органов. Обычно такие люди вынуждены были вести себя тише воды, ниже травы, во всем угождая не только начальникам, но и своим подчиненным. В противном случае они рисковали лишиться погон, угодить в штрафбат, откуда только недавно вышли по отбытии срока или после ранения. Другой категорией повышенного риска среди офицеров были, наоборот, раскованные, лихие вояки, позволявшие себе при вольных разговорах, особенно за чаркой, нестандартные высказывания о довоенной жизни, немецкой тактике или о действиях НКВД, В скором времени такой человек исчезал навсегда.
Немалый урон офицерскому составу нанес пресловутый приказ Главнокоманду-ющего номер 227, известный в войсках под девизом "ни шагу назад!)". Летом 1942 года, стремясь убедить себя и верховное командование в недопустимости дальней-шего отступления, Сталин всю строгость исполнения данного императива возло-жил на воюющих командиров среднего и низшего звена, которые отступали, разве что лишившись возможности обороняться. И многие поплатились за это жизнью. С первых же дней появления приказа начался усиленный поиск тех, кто отступал без приказа. Ими оказывались некий командир полка, которому с запозданием переда-ли приказ оборонять определенный рубеж; командир батальона, не успевший за ко-роткую летнюю ночь выдвинуться на намеченные позиции и утром подвергшийся разгромному удару немецкой авиации; младший лейтенант, командир минометной роты, заплутавший в безлюдной степи. Трибуналы в те дни работали с полной наг-рузкой. Из высших штабов непрерывно запрашивали о количестве расстрелянных за сутки, за неделю и декаду, отдельно по категориям - старших и младших офице-ров, коммунистов и беспартийных, по соцпроисхождению и национальному соста-ву. Такого рода показатели являлись основанием для награждения в карательных органах всех видов. Теперь для непосвященных эти награжденные - герои наравне с прочими несомненными героями, и мало кто догадывается, каким образом заслу-жены их награды. Особенно прикрытые распространенной ныне мифологемой о прохождении всей войны - "от звонка до звонка". В "Смерше" или в трибунале, разумеется, можно было пройти и не одну войну. А вот в пехоте...
Война закончилась давно, за полвека выросли и возмужали новые поколения. Прискорбно, однако, что человеческая память о ней не только сокращается в своих возможностях - подменяется как бы антипамятью, активно замещается в сознании пропагандистскими стереотипами. Да, мы победили коварнейшего врага – немец-кий фашизм, но имеем ли мы право забывать о цене нашей победы? Каковы истин-ные цели ее - только ли разгром немецкого фашизма? Что мы принесли на своих штыках освобожденным народам Европы? Насколько осчастливили поляков, че-хов, словаков, венгров, румын, болгар и югославов? Спустя полвека после нашей победы правомерно задать себе элементарный вопрос: что мы имеем от тон нашей победы? Вот немцы, например, не победили, не победили также итальянцы и япон-цы- более того, претерпели оглушительные национальные катастрофы. Но из тех катастроф они извлекли определенные уроки и в результате так благоустроили соб-ственную жизнь, как нам не благоустроить ее никогда. Значит, так ли однозначна для нас наша историческая победа? Может, кроется в ней что-то еще, более для нас важное? Или это Всевышний так своеобразно распределил свою божескую ми-лость: кому пустозвонство ликующей победы, а кому комфортная человеческая жизнь. Чтобы всем по справедливости - как того и требует милый для многих на-ших сердец социалистический принцип распределения земного счастья.
Чем больше времени проходит с памятного мая 1945 года, тем больше вопросов выдвигает прошедшая война. Обесцениваются многие из, казалось бы, безуслов-ных ценностей, возникают новые. Поколениям помоложе кажется, что для них нас-тупило новое время, не связанное с проклятым прошлым, ставшим заслуженной участью их отцов и дедов. Но поостережемся с выводами. Все-таки многое в мире связано прочной бечевой, и, не распутав ее крепкие узлы, не очень-то продвинешь-ся в счастливое будущее. Хотя история, как известно, ничему не учит, но и учиться у себя никому не воспрещает. Тому, конечно, кто хочет чему-нибудь научиться. Для прочих она - штука никчемная. В том числе и история прошлой большой и кровавой войны.
Василь Быков «Цена прошедших боев»
Журнал «Родина» №5 / 1995 г.
Вы, по-моему, уже не по первому разу это цитируете.
Чтобы это всё разобрать, надо ещё больше написать. Правда тут перемешана с натяжками и преувеличениями. Всё у немцев лучше — от шерстяных одеял до "Тигров". (Кстати, "Тигр" и Т-34 — танки разных классов, как их сравнивать? Да и пушку потом заменили на 85-мм.)
Опять главное возражение — если бы так воевали, то не только 25, но даже 250-млн. потерями не обошлись бы. Отдельные эпизоды из воспоминаний опровергать трудно, но судить о распространённости подобных явлений тоже затруднительно.
Интересно, что это за статья? Когда он её написал и из каких источников? Иль за границей проще?
Генералы и старшие офицеры, как это и заведено во всякой армии, все же управляли не войс-ками, а стоящими на ступеньку ниже генералами и офицерами - так было сподруч-нее во всех отношениях.
Так если во всякой армии — в чём повод для критики?
Из высших штабов непрерывно запрашивали о количестве расстрелянных за сутки, за неделю и декаду, отдельно по категориям - старших и младших офице-ров, коммунистов и беспартийных, по соцпроисхождению и национальному соста-ву. Такого рода показатели являлись основанием для награждения в карательных органах всех видов.
Откуда это?
Спустя полвека после нашей победы правомерно задать себе элементарный вопрос: что мы имеем от тон нашей победы?
От поражения имели бы больше?
В общем, комментировать особо нечего.
Аналитик, у меня есть чёткое впечатление, что Быков явно исходит из принципа - "чем хуже, тем лучше".
Потому что я могу вспомнить хотя бы фразу - "В Европе не воюют две армии - королевская шведская и 23-я советская..." Как прямое опровержение его крайне широких обобщений.
К сожалению, даже блестящее прошлое не гарантирует ... того, что человек не может начать нести ерунду, быть может, повторяя её за другими. Примеры сами найдёте в этой статье. При всём моём уважении к Быкову как к фронтовику и автору многих книг.
Я напомню - где-то в мемуарах были воспоминания о ИПТАП, где комполка приказал, чтобы при стрельбе у орудия в любой момент времени не было больше одного человека - наводчика или заряжающего...
Потерь в людях этот полк нёс в разы меньше, чем соседи.
Можно вспомнить и Виктора Некрасова. Пехотинца, в отличие от артиллериста Быкова. Его послесловие к книге, где он пишет, о чём он умолчал, рассказывая о Сталинграде. Писал он это, находясь на Западе, терять ему было нечего.
Извините, но всей той фигни, что пишете вы (о НКВД со смазанными пулемётами)- среди того, о чём пишет Некрасов- не было.
Он умолчал о сборе трофеев, о разведчиках, котороые иногда разведывали в ближайшем подвале (поди проверь)...
И уж извините- я пехотинцу Некрасову верю больше, чем этим байкам. И можете мне не объяснять, чего мой дед на войне не видел. Было один раз так, что только его ординарец и последовавшее на следующий день наше наступление спасли его от расстрела за нарушение приказа 227б.
Потому что я могу вспомнить хотя бы фразу - "В Европе не воюют две армии - королевская шведская и 23-я советская..." Как прямое опровержение его крайне широких обобщений.
К сожалению, даже блестящее прошлое не гарантирует ... того, что человек не может начать нести ерунду, быть может, повторяя её за другими. Примеры сами найдёте в этой статье. При всём моём уважении к Быкову как к фронтовику и автору многих книг.
Я напомню - где-то в мемуарах были воспоминания о ИПТАП, где комполка приказал, чтобы при стрельбе у орудия в любой момент времени не было больше одного человека - наводчика или заряжающего...
Потерь в людях этот полк нёс в разы меньше, чем соседи.
Можно вспомнить и Виктора Некрасова. Пехотинца, в отличие от артиллериста Быкова. Его послесловие к книге, где он пишет, о чём он умолчал, рассказывая о Сталинграде. Писал он это, находясь на Западе, терять ему было нечего.
Извините, но всей той фигни, что пишете вы (о НКВД со смазанными пулемётами)- среди того, о чём пишет Некрасов- не было.
Он умолчал о сборе трофеев, о разведчиках, котороые иногда разведывали в ближайшем подвале (поди проверь)...
И уж извините- я пехотинцу Некрасову верю больше, чем этим байкам. И можете мне не объяснять, чего мой дед на войне не видел. Было один раз так, что только его ординарец и последовавшее на следующий день наше наступление спасли его от расстрела за нарушение приказа 227б.
Это сообщение редактировалось 12.03.2005 в 01:41
Михаил Штейнгарт «По трупам к победе»
Газета Новое Русское Слово (Нью Йорк) от 7 октября 1994 г.
О нападении нацистской Германии на нашу страну я узнал на станции Байкал в вагоне пассажирского поезда, увозившего меня, курсанта полковой школы связи, с Дального Востока в Саратов для обучения в военном училище. По радио передавалась речь Молотова. Особого впечатления она на меня не произвела. Как и многие другие малоосведомленные люди, я полагал, что Красная Армия вскоре в пух и прах разобьет фашистов. Ведь она самая сильная! Наши танки быстры, а самолеты летают выше и дальше всех! Они покажут немцам, по чем фунт лиха! Так что Молотову не удалось испортить мою радость от того, что я удрал с тяжелой муторной службы на Дальнем Востоке.
В самом деле, ничего хорошего не было в сопках Уссурийского края с их скудной растительностью и промозглыми ветрами. Жили мы в тонкостенных деревянных, сырых и холодных бараках-казармах, питались плохо, трудились много. Часто работали на разгрузке вагонов с углем, бревнами, продовольствием. Один-два раза в месяц совершали тяжелые марш-броски с последующим развертыванием шестовых линий связи на труднопроходимой, иногда даже болотистой, местности. Все это вместе взятое называлось «тимошенковской закалкой» – по имени маршала Тимошенко, приказавшего учить войска тому, что понадобится на войне, то есть в условиях, максимально приближенных к боевым.
Дисциплина в части была очень жесткой. Любое неповиновение приказу или неточность в его выполнении карались весьма сурово – тяжелыми на-рядами или отсидкой на гауптвахте, где можно было околеть от холода и голода. Всё это представляло серьезную угрозу жизни. Из-за таких условий службы солдаты часто болели, покрывались чирями. Ночами многие мочились под себя и по утрам вся территория вокруг казармы была уставлена нашими тощими матрасами для просушки. Многие не выдерживали – стрелялись, дезе-ртировали, убегали в Маньчжурию.
Курс обучения в училище был ускоренный, но несмотря на это курсан-тов училища то и дело отрывали на разные работы. Особенно часто приходилось заниматься рубкой леса и сплавом его по реке – труд очень тяжелый. Из-за этого главное внимание уделялось изучению теории, а на практику времени не оставалось. На работе и учебе очень сказывалось слабое питание. Пища готовилась хорошо и была вкусной, но выдавали нам её недостаточно и постоянно пребывали в полуголодном состоянии. Каждый стремился поско-рее попасть в действующую армию, чтобы избавиться от училищной дисцип-лины, голодухи и тяжкого труда.
Упоенное и успокоенное успехом под Москвой, советское командование просмотрело опасное положение на юге страны, а немцы воспользовались этим ротозейством и развернули там широкое наступление весной 1942 г. Поэтому наше обучение сократили до минимума. Немцы в это время уже напирали на Сталинград и страна несла большие потери в территории и людях. После ше-сти месяцев обучения, в младшем офицерском звании меня направили началь-ником связи минометного батальона 137-й мотострелковой бригады, формирова-вшейся в лесах под Мичуринском. На формировке мы жили в хороших зем-лянках, питались сытно; солдатами занимались мало. Впоследствие, на пере-довой, воспоминание об этом периоде подогревало мечту об отводе в тыл на отдых.
Через 3 месяца райской жизни, полностью укомплектованная и экипи-рованная бригада выступила на фронт, и очень скоро я испытал все «прелес-ти» войны полной мерой. Это такая жуть, какую трудно представить. Каждый день на передовой, под немецкими бомбами и снарядами, мы все расценивали как последний день в своей жизни. Надо сказать, что жизнь солдат и офицеров там не ставилась ни в грош ни своими, ни чужими. Но судьба оказалась ко мне милостивой – остался жив, хотя работа связистов на фронте была очень опасной и длилась она более трех лет.
Хотя бригада называлась мотострелковой, большая её часть перемещалась на своих двоих, а машин хватало только для перевозки орудий, боеприпасов, продовольствия и т.д. Шли днем и ночью. К исходу третьего дня мы подошли к городу Калач и, не входя туда, расположились на ночлег. На утро мы увидели, что этот городок представлял собой огромную деревню, утопав-шую в зелени, за которой виднелась лента реки. Нам предстояло её форсиро-вать, с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и, как пишут в книгах, «на плечах неприятеля ворваться»…
Но так только пишут в книгах и показывают в кино, а на самом деле всё гораздо сложнее. Миновав город, мы вышли к переправе, наведенной са-перами за ночь, быстро перебрались на другую сторону и здесь впервые уви-дели следы бомбежки. Воронки были еще свежие, пахло горелым. Рядом с дорогой лежала убитая лошадь и несколько трупов солдат, совсем молодых ребят. Мы двинулись вдоль реки и пройдя с километр услышали слабый шум канонады. Через некоторое время мы увидели следы боя – воронки от снарядов, разбитые повозки, брошенные каски, противогазы. Потом стали попадать-ся трупы наших и немцев. Несло гарью и смрадом. Тут я должен заметить, что по присущей нашему командованию халатности трупы людей и лошадей не предавались земле по нескольку дней и смрад от их разложения преследо-вал нас всю войну, став ещё одним постоянным бедствием.
А пока что мы шли вперед. Ранее, немцы гнали тут остатки разбитых советских дивизий и очевидно не ожидали контрудара наших свежих частей.
Они откатились назад, понеся значительные потери. А возможно у них здесь просто было мало сил. Однако наше наступление длилось недолго: уже к ве-черу наша пехота была остановлена и перешла к обороне. И вот тут мы уз-нали, что почем.
К утру подразделения бригады, в т.ч. артиллерийский, минометный и зенитный батальоны, успели окопаться, а около 8 часов на горизонте показа-лись немецкие самолеты – всего 15 машин. Затарахтели наши зенитки, но нем-цы неспешно образовали в небе карусель и заходя из-под солнца, стали пикировать один за другим, сбрасывая по две бомбы. Уже один свист от падающих бомб мог свести с ума, а если к этому добавить оглушающие разрывы, то нетрудно представить наше состояние. Едва прекратилась бомбежка, на нас обрушился шквал артиллерийского огня и еще примерно час мы не могли и головы высунуть из окопов. Потом всё внезапно стихло, но немедленной не-мецкой атаки не последовало. Они готовились к наступлению тщательно и неторопливо, рассчитывая, видимо, на глубокий рейд.
В течение дня, однако, бомбежки и обстрелы повторились ещё дважды, но наша артиллерия уже огрызалась ответным огнем. Ночью было тихо и мы отоспались. А утром всё началось сначала. Так продолжалось несколько дней, пока наше командование не решило возобновить наступление. Это было рав-носильно самоубийству.
Атака началась утром и вперед пошли все три наших стрелковых бата-льона. На соседний участок только что подошел пехотный полк чтобы с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и… И - ничего. Уже рассвело и массированный немецкий огонь буквально разметал и уничтожил почти всех атакующих. В разгар боя нач. штаба приказал мне послать связиста на батарею, которая перестала отвечать на телефонные звонки. Связист не дошел. Он был сражен пулей вражеского снайпера. Тогда я пошел сам. Я бежал, согнувшись в три погибели, а когда рядом просвистела пуля, упал и пополз по-пластунски. Пригодилась моя дальневосточная выучка – быстро падать и ползти как ящерица. Картина, увиденная мною на батарее, ужасала. Вся огневая позиция была изрыта воронками от разрывов, минометы были перевернуты и искоре-жены, а между ними в разных позах лежали трупы солдат. Некоторые были буквально разорваны на куски. Наше наступление было сразу остановлено, мы понесли большие потери и вернулись на свои исходные позиции.
После отражения нашего удара немцы времени не теряли и через два дня сами перешли в наступление. Сперва была артподготовка, какой мы ещё не видели, потом волнами пошла авиация. Приближение армады танков заставило нашу пехоту покинуть окопы и отрываться от них бегом. То пространство, которое было отвоевано нами с таким трудом, мы теперь пробежали за несколько часов. У переправы скопилось много машин, лошадей, военной техники. Где-то рядом вела бешеный огонь наша батарея. Немцы отвечали откуда-то издалека и их снаряды рвались метрах в трехстах от нас. Всё шло более или менее нормально, пока не прилетели самолеты. Буквально за счи-танные минуты переправа была разрушена. К счастью, неподалёку у берега стояла баржа и мы воспользовались ею. В ушах ещё долго слышались кри-ки, стоны раненых, ржанье испуганных лошадей, гром разрывов. Столько смертей и крови я ещё не видел, и безумных глаз тоже.
Трудно было воевать против танков и самолетов, не имея ни тех, ни других, но свою задачу мы всё же выполнили: на какое-то время задержали продвижение противника к Сталинграду.
Во время знаменитой сталинградской операции по окружению 6-й немецкой армии Паулюса наша бригада входила в состав танкового корпуса, в котором было 3 танковых бригады, оснащенных танками Т-34. Мы и ещё несколько дивизий наступали через Донбасс на юг, а навстречу нам продвигались наши войска от Ростова. Я думаю, что это наступление и сталинградская операция представляли собой грандиозный, но неудавшийся план Сталина окружить половину всех немецких войск, задействованных на советско-германском фронте. Если бы это удалось, то для немцев это было бы катастро-фой, каких не знала военная история. Но оказалось кишка тонка.
После тяжелого боя наш корпус прорвал оборону врага и двинулся вперед. Противник, увлекшись наступлением на Сталинград, этого не ожидал и наше продвижение шло гладко в течение нескольких дней. Нам помогло так же то, что нам противостояли не немцы, а итальянцы, которые быстро теряли боевой дух. Для них эта война была слишком тяжела. На третий день мы настигли отходивших итальянцев, но их было несколько тысяч и бой был нелегким. Однако, наша победа была полной: они все сдались.
Наше наступление в Донбассе встревожило немцев не на шутку. Чтобы предотвратить окружение, они перебросили сюда свежие войска и… И мы позорно побежали, очень быстро покрыв в обратную сторону весь пройденный в наступлении путь. При этом мы потеряли немало людей и были отправлены на переформировку.
Тем не менее, война постепенно продвигалась на запад. Наша бригада учавствовала в жестоких боях на Изюм-Барвенковском и затем на Харьковском направлениях. Когда взяли Харьков первый раз, это носило какой-то случай-ный характер и мы сами не верили, что удержим его. Население города тоже считало: не удержим. И действительно: немцы нас вскоре вышибли оттуда.
Потом, как известно, они там устроили западню, в которую попало мно-го наших войск. Это был их ответ на наш успех под Сталинградом. На счас-тье, наша бригада покинула район Харькова за день до того, как немцы его окружили.
Наша бригада участвовала и во вторичном, окончательном взятии Харь-кова. Боевые действия проходили на красивой холмистой местности. Особен-но запомнились мне ночные бои, в которых обе стороны стреляли трассирую-щими пулями. Над нами постоянно барражировали немецкие самолеты и наши «кукурузники», освещая местность ракетами и сбрасывая бомбы. Немцы лови-ли наши самолеты лучами прожекторов и изредка сбивали.
Во время Орловско-Курской эпопеи, под Прохоровкой легли все три наших танковых батальона. Вместе с их командирами. Кто смотрел кинофильм «Освобождение», может представить как это было. А я видел всё сражение самолично, находясь на наблюдательном пункте батальона, обеспечивая связь с батареей тяжелых минометов.
Позже, когда наши войска перешли в наступление, я стал свидетелем колоссальнейшей артподготовки. Наши «катюши» и «андрюши», тяжелые орудия и минометы, танки и самоходки вели столь мощный огонь, что воздух буквально сотрясался. «Ильюшины» и «Петляковы» забрасывали немецкую оборону таким кол-вом бомб, что гул был слышен на много километров вокруг. Я думаю, эта артподготовка мало чем уступала той, что велась потом перед штурмом при взятии Берлина. Минометы нашего батальона вели огонь по железнодорожной станции и с наблюдательного пункта было видно как наши мины рвутся между вагонами, как мечутся и падают люди в зеленых шинелях. Вскоре появились языки пламени и на станции начался пожар.
На войне как в калейдоскопе: они окружили нас, мы окружили их…
В боях под Кривым Рогом нам не повезло: штаб и рота тяжелых минометов были отрезаны от других подразделений. Но всё обошлось благополучно.
А через некоторое время наша бригада участвовала в ликвидации окруженной немецкой группировки под Корсунь-Шевченковским. Не успели мы обустроить огневые позиции, как мимо нас стремительно промчались сотни немецких солдат – видимо спасавшихся от окружения.
Потом я тяжело заболел малярией и вернулся в часть уже когда она приближалась к Бухаресту. Территорию Румынии корпус прошел быстро и вышел на границу с Венгрией. Здесь мы встретили серьезное сопротивление. Немцы и венгры никак не хотели пускать нас в страну и дрались яростно. Тем не менее, мы довольно быстро преодолели сопротивление. Однако затем с нами приключилась серьёзная беда. У немцев было плохо с горючим и они решили совершить рейд к Плоешти за румынским бензином, даже несмотря на тяжелое положение на центральном фронте. Танковая армия Гудериана на-чала наступление и прижала нас к Дунаю. Окружение было таким плотным, что казалось безвыходным. Был момент, когда мне казалось, что придется стреляться. Я страшился плена, дабы не услышать: «Евреи и коммунисты, выйти из строя!» Но утром следующего дня к нам из штаба фронта приле-тел какой-то крупный чин и мы вместо того, чтобы бежать за Дунай, пошли вперед. При этом мы были так неуверены и напуганы, что когда дорога со-вершила крутой поворот и передовые части оказались далеко впереди, мы приняли их за противника и открыли по ним огонь. К счастью, ситуация быс-тро прояснилась. В дальнейшем наш корпус принял участие в тяжелых боях за Будапешт, в котором к тому же шла гражданская война между «своими» коммунистами и фашистами. С боями мы вышли к озеру Балатон, а войну закончили в Австрии.
Здесь я хочу сделать отступление и поговорить о некоторых особен-ностях советской боевой практики в годы войны. Удары с ходу были излюб-ленным маневром наших военачальников. Их эффект мнился в том, что удар наносился как бы с разбегу и потому якобы должен был быть сильнее. Тем более, что он производился неожиданно и свежей частью. Но в действитель-ности всё было не так. Воинская часть, только что совершившая переход, не успевала отдохнуть перед атакой, не имела возможности подготовиться как следует и потому, наоборот, была ослабленной. Застать немцев врасплох, как правило, не удавалось. Вся местность перед их позициями была ими хорошо пристреляна, а наступавшие, по существу, её не знали. Поэтому успех при ударах «с ходу» достигался редко, зато потери были огромными.
Здесь сказывалось ещё одно обстоятельство. В результате уничтожения Сталиным лучших командиров Красной Армии, он был вынужден изъять из тюрем и поставить во главе многих воинских соединений репрессированных офицеров, которые были до крайности запуганы и готовы выполнить любой приказ сверху, как бы глуп он ни был и какими бы потерями ни чреват, лишь бы снова не попасть в опалу. А потерь они не страшились: за это ник-то особо не спрашивал, источник живой силы – пушечного мяса – считался не-исчерпаемым. Поэтому практика нанесения ударов «с ходу» применялась всю войну. Позже я видел ещё немало таких атак и все они кончались гибелью тысяч солдат, о которых родителям сообщалось: «погиб смертью храбрых».
Немало потерь мы несли из-за плохой выучки солдат, низкого качества оружия, тактической неграмотности офицеров. Воины часто не умели быстро падать, ползти, правильно обращаться с оружием. Поскольку командиры их не берегли, солдаты часто тяжело заболевали. Уже в Польше мне пришлось побывать в больнице, где от скоротечной чахотки умирали сотни бойцов. Смотреть на них было страшно – живые скелеты. Не заботились офицеры и о своевременной помощи раненым, их быстрой эвакуации с поля боя. Поэтому
многие умирали от потери крови, столбняка и т.п.
Хочу сказать вообще о храбрости на той войне. Естественно, умирать не хотел никто, но действительно были случаи, когда бойцы добровольно шли на весьма рискованные операции: форсирование реки для создания плац-дарма для наступления на другом берегу или проникновение в тыл врага для взятия «языка». Однако, значительно чаще наблюдался «героизм от отчаяния», когда солдат проявлял его, защищая себя в безнадежной ситуации. Так было, например, когда танкист, взяв из подбитого танка пулемет, отстреливался до последнего патрона. В нашем батальоне был случай вообще удивительный.
Солдат прозевал момент отступления, а когда спохватился, стал бегать вдоль пустых окопов и швырять в немецкие танки зажигательные бутылки и противотанковые гранаты, валявшиеся кругом во множестве. Ни о каком героизме он не думал, но немцам атаку подпортил. Поразительнее всего, что ему удалось убежать к своим. Таких случаев на фронте было немало. Но обычно солдаты шли в атаку просто выполняя приказ, шли потому, что нельзя было не идти. Они знали степень риска, но каждый надеялся на чудо – авось пронесет. Преодолевать страх перед огнем противника «помогал» страх быть зас-треленным своим же командиром за трусость, что стало особенно широко практиковаться после выхода знаменитого приказа Сталина «Ни шагу назад». Иногда перед атакой солдат «подогревали» водкой. Конечно же, в атаках гибло великое множество людей. Их, как я уже говорил, никто не жалел и не считал: дескать пришлют ещё. И присылали…
Продолжение следует.
Газета Новое Русское Слово (Нью Йорк) от 7 октября 1994 г.
О нападении нацистской Германии на нашу страну я узнал на станции Байкал в вагоне пассажирского поезда, увозившего меня, курсанта полковой школы связи, с Дального Востока в Саратов для обучения в военном училище. По радио передавалась речь Молотова. Особого впечатления она на меня не произвела. Как и многие другие малоосведомленные люди, я полагал, что Красная Армия вскоре в пух и прах разобьет фашистов. Ведь она самая сильная! Наши танки быстры, а самолеты летают выше и дальше всех! Они покажут немцам, по чем фунт лиха! Так что Молотову не удалось испортить мою радость от того, что я удрал с тяжелой муторной службы на Дальнем Востоке.
В самом деле, ничего хорошего не было в сопках Уссурийского края с их скудной растительностью и промозглыми ветрами. Жили мы в тонкостенных деревянных, сырых и холодных бараках-казармах, питались плохо, трудились много. Часто работали на разгрузке вагонов с углем, бревнами, продовольствием. Один-два раза в месяц совершали тяжелые марш-броски с последующим развертыванием шестовых линий связи на труднопроходимой, иногда даже болотистой, местности. Все это вместе взятое называлось «тимошенковской закалкой» – по имени маршала Тимошенко, приказавшего учить войска тому, что понадобится на войне, то есть в условиях, максимально приближенных к боевым.
Дисциплина в части была очень жесткой. Любое неповиновение приказу или неточность в его выполнении карались весьма сурово – тяжелыми на-рядами или отсидкой на гауптвахте, где можно было околеть от холода и голода. Всё это представляло серьезную угрозу жизни. Из-за таких условий службы солдаты часто болели, покрывались чирями. Ночами многие мочились под себя и по утрам вся территория вокруг казармы была уставлена нашими тощими матрасами для просушки. Многие не выдерживали – стрелялись, дезе-ртировали, убегали в Маньчжурию.
Курс обучения в училище был ускоренный, но несмотря на это курсан-тов училища то и дело отрывали на разные работы. Особенно часто приходилось заниматься рубкой леса и сплавом его по реке – труд очень тяжелый. Из-за этого главное внимание уделялось изучению теории, а на практику времени не оставалось. На работе и учебе очень сказывалось слабое питание. Пища готовилась хорошо и была вкусной, но выдавали нам её недостаточно и постоянно пребывали в полуголодном состоянии. Каждый стремился поско-рее попасть в действующую армию, чтобы избавиться от училищной дисцип-лины, голодухи и тяжкого труда.
Упоенное и успокоенное успехом под Москвой, советское командование просмотрело опасное положение на юге страны, а немцы воспользовались этим ротозейством и развернули там широкое наступление весной 1942 г. Поэтому наше обучение сократили до минимума. Немцы в это время уже напирали на Сталинград и страна несла большие потери в территории и людях. После ше-сти месяцев обучения, в младшем офицерском звании меня направили началь-ником связи минометного батальона 137-й мотострелковой бригады, формирова-вшейся в лесах под Мичуринском. На формировке мы жили в хороших зем-лянках, питались сытно; солдатами занимались мало. Впоследствие, на пере-довой, воспоминание об этом периоде подогревало мечту об отводе в тыл на отдых.
Через 3 месяца райской жизни, полностью укомплектованная и экипи-рованная бригада выступила на фронт, и очень скоро я испытал все «прелес-ти» войны полной мерой. Это такая жуть, какую трудно представить. Каждый день на передовой, под немецкими бомбами и снарядами, мы все расценивали как последний день в своей жизни. Надо сказать, что жизнь солдат и офицеров там не ставилась ни в грош ни своими, ни чужими. Но судьба оказалась ко мне милостивой – остался жив, хотя работа связистов на фронте была очень опасной и длилась она более трех лет.
Хотя бригада называлась мотострелковой, большая её часть перемещалась на своих двоих, а машин хватало только для перевозки орудий, боеприпасов, продовольствия и т.д. Шли днем и ночью. К исходу третьего дня мы подошли к городу Калач и, не входя туда, расположились на ночлег. На утро мы увидели, что этот городок представлял собой огромную деревню, утопав-шую в зелени, за которой виднелась лента реки. Нам предстояло её форсиро-вать, с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и, как пишут в книгах, «на плечах неприятеля ворваться»…
Но так только пишут в книгах и показывают в кино, а на самом деле всё гораздо сложнее. Миновав город, мы вышли к переправе, наведенной са-перами за ночь, быстро перебрались на другую сторону и здесь впервые уви-дели следы бомбежки. Воронки были еще свежие, пахло горелым. Рядом с дорогой лежала убитая лошадь и несколько трупов солдат, совсем молодых ребят. Мы двинулись вдоль реки и пройдя с километр услышали слабый шум канонады. Через некоторое время мы увидели следы боя – воронки от снарядов, разбитые повозки, брошенные каски, противогазы. Потом стали попадать-ся трупы наших и немцев. Несло гарью и смрадом. Тут я должен заметить, что по присущей нашему командованию халатности трупы людей и лошадей не предавались земле по нескольку дней и смрад от их разложения преследо-вал нас всю войну, став ещё одним постоянным бедствием.
А пока что мы шли вперед. Ранее, немцы гнали тут остатки разбитых советских дивизий и очевидно не ожидали контрудара наших свежих частей.
Они откатились назад, понеся значительные потери. А возможно у них здесь просто было мало сил. Однако наше наступление длилось недолго: уже к ве-черу наша пехота была остановлена и перешла к обороне. И вот тут мы уз-нали, что почем.
К утру подразделения бригады, в т.ч. артиллерийский, минометный и зенитный батальоны, успели окопаться, а около 8 часов на горизонте показа-лись немецкие самолеты – всего 15 машин. Затарахтели наши зенитки, но нем-цы неспешно образовали в небе карусель и заходя из-под солнца, стали пикировать один за другим, сбрасывая по две бомбы. Уже один свист от падающих бомб мог свести с ума, а если к этому добавить оглушающие разрывы, то нетрудно представить наше состояние. Едва прекратилась бомбежка, на нас обрушился шквал артиллерийского огня и еще примерно час мы не могли и головы высунуть из окопов. Потом всё внезапно стихло, но немедленной не-мецкой атаки не последовало. Они готовились к наступлению тщательно и неторопливо, рассчитывая, видимо, на глубокий рейд.
В течение дня, однако, бомбежки и обстрелы повторились ещё дважды, но наша артиллерия уже огрызалась ответным огнем. Ночью было тихо и мы отоспались. А утром всё началось сначала. Так продолжалось несколько дней, пока наше командование не решило возобновить наступление. Это было рав-носильно самоубийству.
Атака началась утром и вперед пошли все три наших стрелковых бата-льона. На соседний участок только что подошел пехотный полк чтобы с ходу ударить по немцам, опрокинуть их и… И - ничего. Уже рассвело и массированный немецкий огонь буквально разметал и уничтожил почти всех атакующих. В разгар боя нач. штаба приказал мне послать связиста на батарею, которая перестала отвечать на телефонные звонки. Связист не дошел. Он был сражен пулей вражеского снайпера. Тогда я пошел сам. Я бежал, согнувшись в три погибели, а когда рядом просвистела пуля, упал и пополз по-пластунски. Пригодилась моя дальневосточная выучка – быстро падать и ползти как ящерица. Картина, увиденная мною на батарее, ужасала. Вся огневая позиция была изрыта воронками от разрывов, минометы были перевернуты и искоре-жены, а между ними в разных позах лежали трупы солдат. Некоторые были буквально разорваны на куски. Наше наступление было сразу остановлено, мы понесли большие потери и вернулись на свои исходные позиции.
После отражения нашего удара немцы времени не теряли и через два дня сами перешли в наступление. Сперва была артподготовка, какой мы ещё не видели, потом волнами пошла авиация. Приближение армады танков заставило нашу пехоту покинуть окопы и отрываться от них бегом. То пространство, которое было отвоевано нами с таким трудом, мы теперь пробежали за несколько часов. У переправы скопилось много машин, лошадей, военной техники. Где-то рядом вела бешеный огонь наша батарея. Немцы отвечали откуда-то издалека и их снаряды рвались метрах в трехстах от нас. Всё шло более или менее нормально, пока не прилетели самолеты. Буквально за счи-танные минуты переправа была разрушена. К счастью, неподалёку у берега стояла баржа и мы воспользовались ею. В ушах ещё долго слышались кри-ки, стоны раненых, ржанье испуганных лошадей, гром разрывов. Столько смертей и крови я ещё не видел, и безумных глаз тоже.
Трудно было воевать против танков и самолетов, не имея ни тех, ни других, но свою задачу мы всё же выполнили: на какое-то время задержали продвижение противника к Сталинграду.
Во время знаменитой сталинградской операции по окружению 6-й немецкой армии Паулюса наша бригада входила в состав танкового корпуса, в котором было 3 танковых бригады, оснащенных танками Т-34. Мы и ещё несколько дивизий наступали через Донбасс на юг, а навстречу нам продвигались наши войска от Ростова. Я думаю, что это наступление и сталинградская операция представляли собой грандиозный, но неудавшийся план Сталина окружить половину всех немецких войск, задействованных на советско-германском фронте. Если бы это удалось, то для немцев это было бы катастро-фой, каких не знала военная история. Но оказалось кишка тонка.
После тяжелого боя наш корпус прорвал оборону врага и двинулся вперед. Противник, увлекшись наступлением на Сталинград, этого не ожидал и наше продвижение шло гладко в течение нескольких дней. Нам помогло так же то, что нам противостояли не немцы, а итальянцы, которые быстро теряли боевой дух. Для них эта война была слишком тяжела. На третий день мы настигли отходивших итальянцев, но их было несколько тысяч и бой был нелегким. Однако, наша победа была полной: они все сдались.
Наше наступление в Донбассе встревожило немцев не на шутку. Чтобы предотвратить окружение, они перебросили сюда свежие войска и… И мы позорно побежали, очень быстро покрыв в обратную сторону весь пройденный в наступлении путь. При этом мы потеряли немало людей и были отправлены на переформировку.
Тем не менее, война постепенно продвигалась на запад. Наша бригада учавствовала в жестоких боях на Изюм-Барвенковском и затем на Харьковском направлениях. Когда взяли Харьков первый раз, это носило какой-то случай-ный характер и мы сами не верили, что удержим его. Население города тоже считало: не удержим. И действительно: немцы нас вскоре вышибли оттуда.
Потом, как известно, они там устроили западню, в которую попало мно-го наших войск. Это был их ответ на наш успех под Сталинградом. На счас-тье, наша бригада покинула район Харькова за день до того, как немцы его окружили.
Наша бригада участвовала и во вторичном, окончательном взятии Харь-кова. Боевые действия проходили на красивой холмистой местности. Особен-но запомнились мне ночные бои, в которых обе стороны стреляли трассирую-щими пулями. Над нами постоянно барражировали немецкие самолеты и наши «кукурузники», освещая местность ракетами и сбрасывая бомбы. Немцы лови-ли наши самолеты лучами прожекторов и изредка сбивали.
Во время Орловско-Курской эпопеи, под Прохоровкой легли все три наших танковых батальона. Вместе с их командирами. Кто смотрел кинофильм «Освобождение», может представить как это было. А я видел всё сражение самолично, находясь на наблюдательном пункте батальона, обеспечивая связь с батареей тяжелых минометов.
Позже, когда наши войска перешли в наступление, я стал свидетелем колоссальнейшей артподготовки. Наши «катюши» и «андрюши», тяжелые орудия и минометы, танки и самоходки вели столь мощный огонь, что воздух буквально сотрясался. «Ильюшины» и «Петляковы» забрасывали немецкую оборону таким кол-вом бомб, что гул был слышен на много километров вокруг. Я думаю, эта артподготовка мало чем уступала той, что велась потом перед штурмом при взятии Берлина. Минометы нашего батальона вели огонь по железнодорожной станции и с наблюдательного пункта было видно как наши мины рвутся между вагонами, как мечутся и падают люди в зеленых шинелях. Вскоре появились языки пламени и на станции начался пожар.
На войне как в калейдоскопе: они окружили нас, мы окружили их…
В боях под Кривым Рогом нам не повезло: штаб и рота тяжелых минометов были отрезаны от других подразделений. Но всё обошлось благополучно.
А через некоторое время наша бригада участвовала в ликвидации окруженной немецкой группировки под Корсунь-Шевченковским. Не успели мы обустроить огневые позиции, как мимо нас стремительно промчались сотни немецких солдат – видимо спасавшихся от окружения.
Потом я тяжело заболел малярией и вернулся в часть уже когда она приближалась к Бухаресту. Территорию Румынии корпус прошел быстро и вышел на границу с Венгрией. Здесь мы встретили серьезное сопротивление. Немцы и венгры никак не хотели пускать нас в страну и дрались яростно. Тем не менее, мы довольно быстро преодолели сопротивление. Однако затем с нами приключилась серьёзная беда. У немцев было плохо с горючим и они решили совершить рейд к Плоешти за румынским бензином, даже несмотря на тяжелое положение на центральном фронте. Танковая армия Гудериана на-чала наступление и прижала нас к Дунаю. Окружение было таким плотным, что казалось безвыходным. Был момент, когда мне казалось, что придется стреляться. Я страшился плена, дабы не услышать: «Евреи и коммунисты, выйти из строя!» Но утром следующего дня к нам из штаба фронта приле-тел какой-то крупный чин и мы вместо того, чтобы бежать за Дунай, пошли вперед. При этом мы были так неуверены и напуганы, что когда дорога со-вершила крутой поворот и передовые части оказались далеко впереди, мы приняли их за противника и открыли по ним огонь. К счастью, ситуация быс-тро прояснилась. В дальнейшем наш корпус принял участие в тяжелых боях за Будапешт, в котором к тому же шла гражданская война между «своими» коммунистами и фашистами. С боями мы вышли к озеру Балатон, а войну закончили в Австрии.
Здесь я хочу сделать отступление и поговорить о некоторых особен-ностях советской боевой практики в годы войны. Удары с ходу были излюб-ленным маневром наших военачальников. Их эффект мнился в том, что удар наносился как бы с разбегу и потому якобы должен был быть сильнее. Тем более, что он производился неожиданно и свежей частью. Но в действитель-ности всё было не так. Воинская часть, только что совершившая переход, не успевала отдохнуть перед атакой, не имела возможности подготовиться как следует и потому, наоборот, была ослабленной. Застать немцев врасплох, как правило, не удавалось. Вся местность перед их позициями была ими хорошо пристреляна, а наступавшие, по существу, её не знали. Поэтому успех при ударах «с ходу» достигался редко, зато потери были огромными.
Здесь сказывалось ещё одно обстоятельство. В результате уничтожения Сталиным лучших командиров Красной Армии, он был вынужден изъять из тюрем и поставить во главе многих воинских соединений репрессированных офицеров, которые были до крайности запуганы и готовы выполнить любой приказ сверху, как бы глуп он ни был и какими бы потерями ни чреват, лишь бы снова не попасть в опалу. А потерь они не страшились: за это ник-то особо не спрашивал, источник живой силы – пушечного мяса – считался не-исчерпаемым. Поэтому практика нанесения ударов «с ходу» применялась всю войну. Позже я видел ещё немало таких атак и все они кончались гибелью тысяч солдат, о которых родителям сообщалось: «погиб смертью храбрых».
Немало потерь мы несли из-за плохой выучки солдат, низкого качества оружия, тактической неграмотности офицеров. Воины часто не умели быстро падать, ползти, правильно обращаться с оружием. Поскольку командиры их не берегли, солдаты часто тяжело заболевали. Уже в Польше мне пришлось побывать в больнице, где от скоротечной чахотки умирали сотни бойцов. Смотреть на них было страшно – живые скелеты. Не заботились офицеры и о своевременной помощи раненым, их быстрой эвакуации с поля боя. Поэтому
многие умирали от потери крови, столбняка и т.п.
Хочу сказать вообще о храбрости на той войне. Естественно, умирать не хотел никто, но действительно были случаи, когда бойцы добровольно шли на весьма рискованные операции: форсирование реки для создания плац-дарма для наступления на другом берегу или проникновение в тыл врага для взятия «языка». Однако, значительно чаще наблюдался «героизм от отчаяния», когда солдат проявлял его, защищая себя в безнадежной ситуации. Так было, например, когда танкист, взяв из подбитого танка пулемет, отстреливался до последнего патрона. В нашем батальоне был случай вообще удивительный.
Солдат прозевал момент отступления, а когда спохватился, стал бегать вдоль пустых окопов и швырять в немецкие танки зажигательные бутылки и противотанковые гранаты, валявшиеся кругом во множестве. Ни о каком героизме он не думал, но немцам атаку подпортил. Поразительнее всего, что ему удалось убежать к своим. Таких случаев на фронте было немало. Но обычно солдаты шли в атаку просто выполняя приказ, шли потому, что нельзя было не идти. Они знали степень риска, но каждый надеялся на чудо – авось пронесет. Преодолевать страх перед огнем противника «помогал» страх быть зас-треленным своим же командиром за трусость, что стало особенно широко практиковаться после выхода знаменитого приказа Сталина «Ни шагу назад». Иногда перед атакой солдат «подогревали» водкой. Конечно же, в атаках гибло великое множество людей. Их, как я уже говорил, никто не жалел и не считал: дескать пришлют ещё. И присылали…
Продолжение следует.
Продолжение:
Одним из самых отвратительных явлений в наших войсках
была травля неугодных, что вело к самострелам и даже самоубийствам. Такой случай про-изошел у нас в 3-й батарее. Здесь буквально затравили молодого веселого па-рня, осмелившегося критиковать укоренившиеся пороки. Во время одной из ссор он не выдержал и застрелился. Судьбе было угодно сделать меня свидетелем одной страшной сцены на командном пункте батальона. Там шел суд. Перед тремя офицерами – командиром, комиссаром и начальником особого от-дела (СМЕРШ) сидел совсем ещё юный парнишка с кое-как перевязанной ле-вой рукой и совершенно белым лицом. Под диктовку комиссара он писал пи-сьмо родителям о том, что он изменил родине и чтобы дезертировать с поля боя прострелил себе руку, за что заслужил самое суровое наказание – смерть от руки своих боевых товарищей. В ужасе я выскочил из землянки. Мне не раз приходилось сталкиваться с работой представителей СМЕРШа в войсках. Когда в части появлялся неугодный солдат или офицер, они совместно с ко-мандиром и комиссаром приписывали ему какую-нибудь антисоветскую фразу, подбирали «свидетелей» из подлецов, которых хватало везде, и подводили не-счастного под трибунал. А у трибунала было только два приговора: штрафбат или расстрел. Таким образом было погублено много смелых и честных людей
Армейские чекисты насаждали в войсках предательство товарищей и всеобщий страх. Что касается их обязанности ловить шпионов, то они их в глаза не видели. По сути они продолжали заниматься тем же, что и до войны – поиском и уничтожением «врагов народа». Именно этим показателем оценивалась их работа. В 1963 г судьба свела меня с пожилой четой, жившей во вре-мя войны в прифронтовой полосе. В их доме располагался армейский отдел СМЕРШ. Каждый день к ним приводили 6-8 солдат – самострелов и «антисоветчиков», над которыми вершился «суд скорый и правый», после которого их уводили на деревенское кладбище, где осужденные на смерть сами копали себе могилу. «Уж очень тяжело было на них смотреть», - всхлипнула старуш-ка. «А особисты как?» – поинтересовался я. «Они? Да никак, - пожала она плечами, - веселились, пили самогон, пели песни…»
Положение людей на фронте было разным. Вовсе не всем там было одинаково плохо. Тылы жили самостоятельной жизнью: намного меньше рис-ковали, гораздо лучше питались, прибирали к рукам «трофеи», веселились, на-сколько это было возможно, и при этом не забывали награждать себя. Отсю-да, думаю, пошла жажда награждений у Брежнева и других «вождей». Убеж-ден, что многие из тех, кто приходит сегодня на встречи ветеранов, до пупа увешанные орденами, получили их именно таким способом.
Сталин в первой же послевоенной речи перечислил основные причины победы СССР в войне и в первую очередь он назвал моральные факторы. Это, конечно, не соответствует действительности. Боевой дух у немцев был не ниже, а скорее даже выше, чем у нас. Родину и фюрера они любили не меньше. Солдаты их были обучены лучше, а мастерство военачальников было куда выше, чем у советских генералов. По кол-ву оружия и боевой техники, а также по их качеству они имели явное преимущество.
Как же удалось СССР победить? Просто-напросто у СССР даже при самом беспардонном расходовании людских и материальных ресурсов, которое происходило все 4 года войны, хватило сил и средств чтобы сперва заткнуть горловину немецкой мясорубки, а затем и сломать её. Нам помогло то, что немцы плохо переносили русскую зиму и бездорожье, что на нашей стороне была Америка. Сталин находил всё новые резервы для восполнения чудовищ-ных потерь Красной Армии и новые возможности для возрождения промыш-ленного потенциала за Уралом. Во второй половине войны СССР превзошел Германию по производству вооружений. Безусловно, большую роль сыграла жестокость к завоеванным народам, что вызвало повсеместное сопротивление.. Вот в чем я вижу, в самом общем виде, причины поражения гитлеровской Германии.
Одним из самых отвратительных явлений в наших войсках
была травля неугодных, что вело к самострелам и даже самоубийствам. Такой случай про-изошел у нас в 3-й батарее. Здесь буквально затравили молодого веселого па-рня, осмелившегося критиковать укоренившиеся пороки. Во время одной из ссор он не выдержал и застрелился. Судьбе было угодно сделать меня свидетелем одной страшной сцены на командном пункте батальона. Там шел суд. Перед тремя офицерами – командиром, комиссаром и начальником особого от-дела (СМЕРШ) сидел совсем ещё юный парнишка с кое-как перевязанной ле-вой рукой и совершенно белым лицом. Под диктовку комиссара он писал пи-сьмо родителям о том, что он изменил родине и чтобы дезертировать с поля боя прострелил себе руку, за что заслужил самое суровое наказание – смерть от руки своих боевых товарищей. В ужасе я выскочил из землянки. Мне не раз приходилось сталкиваться с работой представителей СМЕРШа в войсках. Когда в части появлялся неугодный солдат или офицер, они совместно с ко-мандиром и комиссаром приписывали ему какую-нибудь антисоветскую фразу, подбирали «свидетелей» из подлецов, которых хватало везде, и подводили не-счастного под трибунал. А у трибунала было только два приговора: штрафбат или расстрел. Таким образом было погублено много смелых и честных людей
Армейские чекисты насаждали в войсках предательство товарищей и всеобщий страх. Что касается их обязанности ловить шпионов, то они их в глаза не видели. По сути они продолжали заниматься тем же, что и до войны – поиском и уничтожением «врагов народа». Именно этим показателем оценивалась их работа. В 1963 г судьба свела меня с пожилой четой, жившей во вре-мя войны в прифронтовой полосе. В их доме располагался армейский отдел СМЕРШ. Каждый день к ним приводили 6-8 солдат – самострелов и «антисоветчиков», над которыми вершился «суд скорый и правый», после которого их уводили на деревенское кладбище, где осужденные на смерть сами копали себе могилу. «Уж очень тяжело было на них смотреть», - всхлипнула старуш-ка. «А особисты как?» – поинтересовался я. «Они? Да никак, - пожала она плечами, - веселились, пили самогон, пели песни…»
Положение людей на фронте было разным. Вовсе не всем там было одинаково плохо. Тылы жили самостоятельной жизнью: намного меньше рис-ковали, гораздо лучше питались, прибирали к рукам «трофеи», веселились, на-сколько это было возможно, и при этом не забывали награждать себя. Отсю-да, думаю, пошла жажда награждений у Брежнева и других «вождей». Убеж-ден, что многие из тех, кто приходит сегодня на встречи ветеранов, до пупа увешанные орденами, получили их именно таким способом.
Сталин в первой же послевоенной речи перечислил основные причины победы СССР в войне и в первую очередь он назвал моральные факторы. Это, конечно, не соответствует действительности. Боевой дух у немцев был не ниже, а скорее даже выше, чем у нас. Родину и фюрера они любили не меньше. Солдаты их были обучены лучше, а мастерство военачальников было куда выше, чем у советских генералов. По кол-ву оружия и боевой техники, а также по их качеству они имели явное преимущество.
Как же удалось СССР победить? Просто-напросто у СССР даже при самом беспардонном расходовании людских и материальных ресурсов, которое происходило все 4 года войны, хватило сил и средств чтобы сперва заткнуть горловину немецкой мясорубки, а затем и сломать её. Нам помогло то, что немцы плохо переносили русскую зиму и бездорожье, что на нашей стороне была Америка. Сталин находил всё новые резервы для восполнения чудовищ-ных потерь Красной Армии и новые возможности для возрождения промыш-ленного потенциала за Уралом. Во второй половине войны СССР превзошел Германию по производству вооружений. Безусловно, большую роль сыграла жестокость к завоеванным народам, что вызвало повсеместное сопротивление.. Вот в чем я вижу, в самом общем виде, причины поражения гитлеровской Германии.
Минчук меня опередил, но на его вопрос никто не ответил:
потеря 10 млн человек - не чудовищна?
Все примеры Аналитика показывают, что бардака в РККА было выше крыши. Возможно, они могут объяснить, почему наши потери выше немецких. Но КАК они опровергают официальные оценки численности потерь?
потеря 10 млн человек - не чудовищна?
Все примеры Аналитика показывают, что бардака в РККА было выше крыши. Возможно, они могут объяснить, почему наши потери выше немецких. Но КАК они опровергают официальные оценки численности потерь?
Здесь я хочу сделать отступление и поговорить о некоторых особен-ностях советской боевой практики в годы войны. Удары с ходу были излюб-ленным маневром наших военачальников. Их эффект мнился в том, что удар наносился как бы с разбегу и потому якобы должен был быть сильнее. Тем более, что он производился неожиданно и свежей частью. Но в действитель-ности всё было не так. Воинская часть, только что совершившая переход, не успевала отдохнуть перед атакой, не имела возможности подготовиться как следует и потому, наоборот, была ослабленной. Застать немцев врасплох, как правило, не удавалось. Вся местность перед их позициями была ими хорошо пристреляна, а наступавшие, по существу, её не знали. Поэтому успех при ударах «с ходу» достигался редко, зато потери были огромными.
Что-то больно широкие обобщения. Сколько подобных случаев он видел?
Нам помогло то, что немцы плохо переносили русскую зиму и бездорожье, что на нашей стороне была Америка.
Стандартный набор...
В общем ничего нового.
Все примеры Аналитика показывают, что бардака в РККА было выше крыши. Возможно, они могут объяснить, почему наши потери выше немецких.
Согласен. Но если бы такой стиль ведения войны преобладал, то потери были бы выше не на десятки процентов, а в десятки раз.
Да всё просто... Метод называется "навалить дерьма побольше- пусть отмываются..."
Если Красная Армия ломала оборону там где враг послабее - "ну, куда им ломать немцев, а румыны- это разве вояки". Если немцы ударили где мы слабее - "ну так их же учили тактике в академиях, это ж правильно по науке"
Если Красная Армия для атаки собирала пятикратный перевес на месте атаки - ну так Красная Армия заваливала трупами, куда ж им по-другому, вы мне покажите, как Жуков без заваливания трупами мог воевать.
Если немцы для удара собрали ударный кулак с пятикратным перевесом авиации (оголив весь остальной фронт) - "ну так их же учили стратегии в академиях, это ж правильно по науке"
Если Красная Армия делает самолёт-штурмовик без стрелка - "это ж самолёт-шакал агрессивный донельзя" ... Если Германия делает самолёт-штурмовик без стрелка - "это ж торжество научной и технической мысли, гениальное техническое решение" ...
Видели мы такие речи и свежие, а не 10-летней выдержки - Правду, только правду, всю правду
И ... Бог с вами, господа трепачи досужие...
Если Красная Армия ломала оборону там где враг послабее - "ну, куда им ломать немцев, а румыны- это разве вояки". Если немцы ударили где мы слабее - "ну так их же учили тактике в академиях, это ж правильно по науке"
Если Красная Армия для атаки собирала пятикратный перевес на месте атаки - ну так Красная Армия заваливала трупами, куда ж им по-другому, вы мне покажите, как Жуков без заваливания трупами мог воевать.
Если немцы для удара собрали ударный кулак с пятикратным перевесом авиации (оголив весь остальной фронт) - "ну так их же учили стратегии в академиях, это ж правильно по науке"
Если Красная Армия делает самолёт-штурмовик без стрелка - "это ж самолёт-шакал агрессивный донельзя" ... Если Германия делает самолёт-штурмовик без стрелка - "это ж торжество научной и технической мысли, гениальное техническое решение" ...
Видели мы такие речи и свежие, а не 10-летней выдержки - Правду, только правду, всю правду
И ... Бог с вами, господа трепачи досужие...
А не пора ли "избранное" отсюда спустить в унитаз?
У господина Аналитика весеннее обострение, что ли? Надо кушать больше фруктов, если уж проклятой России их навалом, то США тем более.
А могут товарищи патриёты обьяснить официальную цифру в 13 млн гражданских погибших? максимум что было под контролем немцев--это 70 млн советских граждан. но это максимум, пиковая цифра. ну, добавим кое кого на бомбёжки, блокаду, и т.д. но немцы убили 1/5 (или даже 1/4 или 1/3 гражданского населения на оккупированных ими территориях??? не бред ли это?
Инкогнито> А могут товарищи патриёты обьяснить официальную цифру в 13 млн гражданских погибших? максимум что было под контролем немцев--это 70 млн советских граждан.
Откуда эта цифра? Всё население оккупированых территорий Украины, Белоруссии и России не составляло такого количества, даже если бы оно не было эваккуировано.
Откуда эта цифра? Всё население оккупированых территорий Украины, Белоруссии и России не составляло такого количества, даже если бы оно не было эваккуировано.
>Откуда эта цифра? Всё население оккупированых территорий Украины, Белоруссии и России не составляло такого количества, даже если бы оно не было эваккуировано.
как мне помнится, эта цифра называлась в приказе 227. цифра может и округлённая, но наверное примерно соответсвует действительности. но чем меньше эта цифра (пусть 40-50 млн, а не 70), тем труднее обьяснить 13 млн погибших гражданских--то есть, что, немцы уже половину населения под оккупацией расстреляли?
как мне помнится, эта цифра называлась в приказе 227. цифра может и округлённая, но наверное примерно соответсвует действительности. но чем меньше эта цифра (пусть 40-50 млн, а не 70), тем труднее обьяснить 13 млн погибших гражданских--то есть, что, немцы уже половину населения под оккупацией расстреляли?
Один Лениград- сколько людей?
Занятие по "окончательному решению еврейского вопроса"- сколько людей?
И так далее...
Занятие по "окончательному решению еврейского вопроса"- сколько людей?
И так далее...
>Один Лениград- сколько людей?
900000, если верить советским цифрам.
>Занятие по "окончательному решению еврейского вопроса"- сколько людей?
несколько миллионов--2? 3?
>И так далее...
вот это "и так далее" у меня и вызывает сомнения, так как нужно набрать не много не мало, а 10 млн. человек, расстрелянных немцами.
900000, если верить советским цифрам.
>Занятие по "окончательному решению еврейского вопроса"- сколько людей?
несколько миллионов--2? 3?
>И так далее...
вот это "и так далее" у меня и вызывает сомнения, так как нужно набрать не много не мало, а 10 млн. человек, расстрелянных немцами.
2 Аналитик:
У меня дед прошел две войны, финскую и отечественную. Дошел до Праги. Не Герой, но орденов много было. По-вашему, это не может быть, так как он максимум во второй атаке должен был в могилу лечь в обнимку с пресловутой винтовкой, которая одна на двоих. Странно, да? Но я помню, когда он ходил на ветеранские посиделки, то там таких много было. И ужасов про НКВД и прочее я от него ни разу не слышал. Скромный, добрый был человек.
Побольше читайте эмигрантскую литературу.
У меня дед прошел две войны, финскую и отечественную. Дошел до Праги. Не Герой, но орденов много было. По-вашему, это не может быть, так как он максимум во второй атаке должен был в могилу лечь в обнимку с пресловутой винтовкой, которая одна на двоих. Странно, да? Но я помню, когда он ходил на ветеранские посиделки, то там таких много было. И ужасов про НКВД и прочее я от него ни разу не слышал. Скромный, добрый был человек.
Побольше читайте эмигрантскую литературу.
Интересно патриёты подходят к доказательствам и свидетельствам. один пример выжившего есть--всё, это доказательство что воевали грамотно, без всяких ужасов. десятки примеров есть, где видно раздолбайство и бездарность командования, и убогость тактики и стратегии--это не в счёт, так как не могли же эти конкретные люди видеть весь фронт от Ледовитого Океана до Чёрного Моря.
Здорово. Подход конечно идеологически правильный, виден был ещё в дискуссии про массовые изнасилования. Там тоже--солдат заходит в дом, бледные немки без разговоров задирают юбки, солдат их трахает--недоразумение, мёда просил, а его не поняли. Конкретных имён изнасилованных и свидетелей не назвали--не было изнасилований, и точка. Имена назвали, примеры дали--не в счёт, не могли же эти женщины знать, что во всей восточной германии творилось.
Очень удобный подход к истории у патриётов. Примеров нет, а есть цифры потерь--не верим, у меня дед ничего такого не говорил. Примеры есть--нахрен, нам такие примеры не в пример. 40 лет повторяли цифру про 20 миллионов, потом пришлось новую песню сочинять--нам это не помеха, мы новой цифре верим для пущего удобства.
Здорово. Подход конечно идеологически правильный, виден был ещё в дискуссии про массовые изнасилования. Там тоже--солдат заходит в дом, бледные немки без разговоров задирают юбки, солдат их трахает--недоразумение, мёда просил, а его не поняли. Конкретных имён изнасилованных и свидетелей не назвали--не было изнасилований, и точка. Имена назвали, примеры дали--не в счёт, не могли же эти женщины знать, что во всей восточной германии творилось.
Очень удобный подход к истории у патриётов. Примеров нет, а есть цифры потерь--не верим, у меня дед ничего такого не говорил. Примеры есть--нахрен, нам такие примеры не в пример. 40 лет повторяли цифру про 20 миллионов, потом пришлось новую песню сочинять--нам это не помеха, мы новой цифре верим для пущего удобства.
TARGET> Так новую цифру придумали не патриоты. 
[»]
но верят они ей так же свято, как верили предыдущей цифре в 20 млн. казалось бы, какой может быть кредит доверия к российской власти или к её официальным историкам? кроме негативного, конечно. но нет, патриёты верят!
[»]но верят они ей так же свято, как верили предыдущей цифре в 20 млн. казалось бы, какой может быть кредит доверия к российской власти или к её официальным историкам? кроме негативного, конечно. но нет, патриёты верят!
TARGET>> Так новую цифру придумали не патриоты. [»]
Инкогнито> но верят они ей так же свято, как верили предыдущей цифре в 20 млн. казалось бы, какой может быть кредит доверия к российской власти или к её официальным историкам? кроме негативного, конечно. но нет, патриёты верят! [»]
Это почему? От куда такая инфа? Всех париотов России опросил?
Эту цифру придумали постперестроишные историки, которым нужно было набрать авторитет новых историков, новой власти. Т.е. смотря как считать.
В 70-е годы, в своём зассаном детстве заметил, что количество ветеранов, которые проходят колоннами на 9 мая с каждым годом увеличивается. Не правда ли странно? А ларчик просто открывается. Всё дело в том, что количество ветеранов войны в связи с ранениями и болезнями уменьшалось и настоящих участников боевых действий становилось всё меньше, т.е. свидетелей меньше. Под это дело и появлялись новоявленные "участники ВОВ", которые более менее подходили по возрасту. Так и с потерями во время ВОВ, смотря как считать и кто считает.
[»]Инкогнито> но верят они ей так же свято, как верили предыдущей цифре в 20 млн. казалось бы, какой может быть кредит доверия к российской власти или к её официальным историкам? кроме негативного, конечно. но нет, патриёты верят! [»]
Это почему? От куда такая инфа? Всех париотов России опросил?
Эту цифру придумали постперестроишные историки, которым нужно было набрать авторитет новых историков, новой власти. Т.е. смотря как считать.
В 70-е годы, в своём зассаном детстве заметил, что количество ветеранов, которые проходят колоннами на 9 мая с каждым годом увеличивается. Не правда ли странно? А ларчик просто открывается. Всё дело в том, что количество ветеранов войны в связи с ранениями и болезнями уменьшалось и настоящих участников боевых действий становилось всё меньше, т.е. свидетелей меньше. Под это дело и появлялись новоявленные "участники ВОВ", которые более менее подходили по возрасту. Так и с потерями во время ВОВ, смотря как считать и кто считает.
Реклама Google — средство выживания форумов :)
TARGET> В 70-е годы, в своём зассаном детстве заметил, что количество ветеранов, которые проходят колоннами на 9 мая с каждым годом увеличивается. Не правда ли странно?[»]
В 70-е годы не ходили ветераны колоннами на 9 мая. Не было ни парадов, ни прохождений. Что-то ты путаешь.
В 70-е годы не ходили ветераны колоннами на 9 мая. Не было ни парадов, ни прохождений. Что-то ты путаешь.
Copyright © Balancer 1997..2023
Создано 23.02.2005
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
Создано 23.02.2005
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
